— Если бы Бог создал весь мир только для того, чтобы продемонстрировать свои мускулы, он был бы очень большим эгоистом. В космосе существуют сотни миллиардов галактик, а в каждой галактике — около ста миллиардов солнц. Можно только догадываться, сколько существует планет и лун, не говоря уже об астероидах. И несмотря на то что ангелов тоже много, мы не можем пожаловаться на отсутствие места для игр. И на отсутствие времени мы тоже не можем пожаловаться.
— Да уж, это точно! Пользуйтесь на здоровье!
— Это мы являемся связующим звеном во Вселенной, Сесилия. У Бога на плечах никогда не было воронов, но у него всегда был целый сонм ангелов.
Сесилия стала раскапывать снег лыжной палкой. Она заметила:
— Если бы ты написал обо всём этом книгу, ты бы получил Нобелевскую премию, а то и две.
— А почему две?
— Одну по теологии, а другую по астрономии. Если бы только их не объединили вместе. А в самом крайнем случае тебе дали бы Нобелевскую премию за фантазию. Уж её ты точно заслужил.
Ариэль засмеялся:
— Пожалуй, я не буду вступать в соревнование с серьёзными учёными. Они думают, что все тайны природы можно раскрыть при помощи микроскопов и телескопов. А ещё они верят только в то, что можно взвесить и измерить. Но они понимают только часть целого. Ученые не понимают, что видят отражение всего сквозь тусклое зеркало, гадательно. Ведь нельзя взвесить или измерить ангела. Да и изучение зеркала под микроскопом не поможет. Человек только увидит ещё более чётко своё собственное отражение. Тогда лучше немного воспользоваться фантазией.
Сесилия всё более и более энергично раскапывала снег. Она сказала:
— Я бы с удовольствием попрыгала на одной ножке с астероида на астероид. Я бы с удовольствием потанцевала на Луне или вскочила на комету, несущуюся в космосе. Потому что всё это на небесах, как ты говоришь…
— Да?
— Многие люди считают, что мы попадём на небеса, когда умрём. Это правда?
Ариэль тяжело вздохнул:
— Вы находитесь на небесах сейчас. Именно сейчас вы на небесах. И я считаю, что вам надо бы перестать ссориться и драться. Потому что не очень-то вежливо и тактично драться прямо перед ликом Божьим.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Вы приходите и уходите, проходите свой путь и приходите. Так поступают и звёзды, и планеты.
— Пустые слова! — Сесилия воткнула палку в землю.
— Ты злишься, Сесилия?
Девочка знала, что ангел прав. Но ей казалось, что у неё есть право немного разозлиться именно сейчас. Она сказала:
— Ты всё время говорил, что люди созданы из плоти и крови. Но ещё ты говорил, что ничего, созданное из плоти и крови, не живёт вечно. И мне кажется, что это достойно сожаления, потому что мне на самом деле хотелось бы попрыгать с астероида на астероид несколько тысяч лет, прежде чем уехать в отпуск на пару миллионов лет на какую-нибудь экзотическую планету в далёкой галактике. Поэтому мне безумно интересно, вечна ли наша жизнь.
Она прикрыла рот рукой. Откуда у неё взялись все эти слова?
Ариэль ответил:
— Ни у кого нет «вечной жизни», во всяком случае, не у ангелов небесных. Ведь ангелы не «живут», поэтому мы не можем ничего чувствовать, и поэтому мы не становимся взрослыми. Об этом мы говорили раньше.
Сесилия снова уставилась на снег под ногами.
— Я думаю, немного глупо жаловаться на то, что вы не живёте, когда вы целую вечность носитесь между звёздами и планетами.
— Так же, как и ты носишься по далёким пляжам, когда спишь, — ответил Ариэль. — Подумай, что если бы вся твоя жизнь была всего лишь сном!
Сесилия пожала плечами:
— Если бы только этот сон длился целую вечность, да к тому же был достаточно весёлым, думаю, я предпочла бы сон жизни. А кстати, ты сам что выбрал бы — человеческую жизнь продолжительностью в несколько лет или ангельскую жизнь на целую вечность?
— Ни у тебя, ни у меня не было такого выбора. Поэтому и говорить не о чем. К тому же, должно быть, лучше один-единственный раз увидеть Вселенную, чем вообще никогда этого не испытать. Те, кто ещё не создан, не требуют, чтобы их создали.
Сесилия задумалась над последними словами Ариэля. Потом она обдумала их ещё раз. В итоге она сказала:
— Но, возможно, они предпочли бы так и остаться несозданными, а не жить всего лишь краткий миг. Ведь в этом случае они бы не узнали, чего лишились.
Ариэль не ответил на её слова. Внезапно он взмыл вверх и внимательно посмотрел на дом внизу.
— Уже три часа. Нам надо поторопиться, пока твои не проснулись.
Сесилия тронулась в путь по холмам. Рядом с ней порхал ангел Ариэль. То, что между деревьями было мало места, не имело значения, потому что Сесилия крепко держалась на лыжне, а Ариэль просто пролетал сквозь стволы, как через сгустки тумана. Скоро они преодолели последний холм перед амбаром.
Ариэль дёрнул Сесилию за капюшон куртки и сказал:
— Мы не успеем в обход!
— А как же тогда?
Вместо ответа Ариэль хорошенько ухватил девочку за куртку и поднял высоко в воздух. В следующее мгновение они прошли сквозь закрытое окно и оказались прямо посреди комнаты Сесилии.
Оконное стекло было совершенно целым, и Сесилия тоже была цела. Но она не успела снять лыжи. Снег начал таять и стекать на пол.
— Как ты думаешь, что скажут родители? — прошептала она, виновато указывая на лыжи и на пол.
— Я позабочусь об этом, — успокоил ее Ариэль.
Сесилия быстро скинула с себя лыжи и одежду, натянула ночную рубашку и заползла в кровать. Она видела, как ангел с сумасшедшей скоростью аккуратно сложил и убрал в шкаф её одежду. Он прислонил лыжи и палки к стене. Потом подул на лыжи и на пол, и вода с грязью исчезли. Не осталось никаких следов того, что Сесилия только что гуляла в лунном свете.
— Круто! — сказала она и заснула.
Когда девочка открыла глаза, папа сидел на стуле перед кроватью.
— Сколько времени? — спросила она.
— Семь.
— Ты давно здесь сидишь?
— Всего несколько часов…
Только теперь Сесилия вспомнила о ночной лыжной прогулке. Она украдкой оглядела комнату. Никто бы и не заметил, что она пользовалась лыжами.
А может, это было не сегодня ночью? Может быть, если она правильно помнила, с той ночи миновало уже несколько суток?
Девочка чувствовала себя слабее, чем когда бы то ни было. Уж не из-за лыжной ли прогулки с Ариэлем?
— Я себя не очень хорошо чувствую, — сказала она.
Папа взял дочку за руку.
— Ты же нездорова.
