То, что любить меня здесь не будут, я поняла сразу же.
– Снимите это, – сказала первая блондинка и указала пальчиком на мамину кацавейку.
– Сюда подойдите, – сказала вторая блондинка и указала, куда именно я должна встать.
Я встала посреди комнаты, тетеньки расположились вокруг меня в креслах и с самым задумчивым видом принялись меня разглядывать.
Как раз к тому моменту, когда я мысленно попрощалась со всеми своими родственниками до седьмого колена, одна из блондинок подскочила и задрала мне подол. Не знаю, что она ожидала там увидеть, но по рукам я ей таки стукнула.
– Вы что, сумасшедшая? – обиделась тетенька.
– Нет, стеснительная, – объяснила я.
– Здесь стеснительным делать нечего, – не замедлила отреагировать она. – Наверное, вы подходите. Анкету заполнить нужно.
Впрочем, про анкету она мне уже в спину говорила… Ну, не модель я. Факт.
О леще
О том, что воровать нехорошо, мне еще в самом раннем детстве рассказывали. Конечно же больше всех отличилась бабушка, которая, не в пример моим высоколобым родителям, на мелочи не разменивалась и за детскую психику не тревожилась. Логическая цепь «сопрешь-посодют-расстреляют» наполнила меня ужасом на десять лет вперед и навсегда отбила желание присваивать чужое добро. Впрочем, конфеты и мелочь в папином кармане в понятие «казенное имущество» не входили, поэтому жизнь моя была легка и вольготна.
Описываемый мной случай произошел уже в более позднем возрасте, на севере.
Жили мы тогда в крохотном двухэтажном домике на восемь квартир – по четыре в каждом подъезде. Так как размеры квартир были под стать домику, местное население использовало прилегающую к дверям территорию в хвост и в гриву. Унты дяди Коли соседствовали с тапочками его жены тети Тани, старым ватником тети Люды, резиновой лодкой дяди Пети и тремя охотничьими собаками деда Василия. Все это говно лежало в подъезде годами, и путешествовали, пожалуй, только тапочки тети Тани, да и то только когда дядя Коля уходил на охоту, а тетя Люда уезжала к маме… Впрочем, кругосветка тапочек была не слишком продолжительной, потому что однажды тетя Люда к маме не поехала, а вместо этого отметелила тетю Таню тем самым ватником. До сих пор не знаю, кто обиделся больше – тетя Таня или тетя Люда, но ватник оказал неожиданно благотворное влияние, и больше семьи не ссорились.
Единственным приятным фактом во всей этой истории было то, что скоропортящиеся продукты в подъезде не хранили, и никакой некондиции, окромя собак деда Василия, по углам не валялось. Впрочем, и этот акт гражданской самосознательности объяснялся довольно просто. Перед входом в дом располагалась небольшая кладовка, одна стена которой граничила с улицей, а другая выходила непосредственно в подъезд.
Как и во всем доме, в кладовке царил полный коммунизм, поэтому никаких дверей-замков-ключей не планировалось и в проекте, а вместо этого были полки с номерами квартир на желтых бляшках и щеколда «от ветра» на входе. Но, невзирая на все попытки строителей уравнять классовые прослойки, социальное неравенство все равно присутствовало, и полку моих родителей можно было найти даже не глядя на номер. Среди оленьих туш, ведер брусники и блестящих рыбьих спин сизые куриные тельца держались особняком, всем своим видом показывая, что их хозяева далеки и от мирского вообще, и от принятия пищи в частности.
Помнится, как-то раз я поинтересовалась у мамы, а почему у Фалеевых (соседи сверху) такая полная полка, а у нас такая пустая.
– Потому что у Фалеевых папа охотник, – ответила мне мама и вздохнула.
Кто именно наш папа, я спрашивать не стала и ушла в свою комнату.
Собственно, с этих проклятых Фалеевых и начинается моя дурацкая история.
Как-то раз отправила меня мама в кладовку за курицей. Нацепив шапку и получив строгое указание не лизать щеколду на входе, я отправилась в подъезд.
Постояв немного у заветной щеколды и все-таки лизнув ее для независимости, я открыла двери кладовки и щелкнула выключателем. Курица лежала на полке справа и смотрела HJ. меня укоризненно.
К тому моменту, когда я уже почти отколупала птицу от ее молчаливых товарок и собралась уходить, что-то приковало мой взгляд к соседской полке. Этим чем-то был огромный вяленый лещ с золотыми плавниками, наглой мордой и отменным жирным брюхом.
Как завороженная глядела я на леща и чувствовала, что даже несмотря на то, что мой папа не охотник и лещ не наш, а фалеевский, рыбного дня Фалеевым не видать так же, как и трезвого Фалеева-старшего.
Вариант поедания трофея на месте возможным не представлялся. Даже в свои девять лет я понимала, что при такой температуре на улице найдут меня только под утро с лещом в зубах и курицей под мышкой, и в гробу нас будет трое. Уходить из жизни в компании с общепитом мне не хотелось, поэтому я принялась размышлять на тему «что же делать дальше».
Среди куриных тел и прочей снеди размышлялось особенно лихо, и через две минуты поэтапный план преступления был готов. Я решила, что прошмыгну в квартиру и, оставив курицу на стуле в прихожей, тут же побегу в сортир, чтобы там, в тишине и прохладе, сполна насладиться добычей. Особенно прекрасным мне казался тот факт, что после поедания леща все остатки тела отправятся в унитаз, и алкаш Фалеев ни за что не догадается, какие воды бороздит его подопечный.
Как и любого гения, меня подвела фигня.
Залетев в квартиру, я слишком громко шваркнула курицей по стулу, и это привлекло внимание мамы. Она вышла из кухни как раз в тот момент, когда мы с лещом на пятой скорости штурмовали дверь клозета. К счастью, мне удалось щелкнуть запором вовремя, поэтому осведомиться, с каких это пор я посещаю сортир с шапкой на башке, родительница не успела.
– Что с тобой, Катя? – спросила она из-за двери. – Ты чего как угорелая носишься?
– Да живот вот тут скрутило, мама, – проскрипела я, стягивая с себя головной убор и устраивая леща на коленках.
– Ну дак ты мне шапку-то отдай, – продолжала упорствовать мама. – Зачем она тебе?
– Я попозже отдам, щас некогда, – совершенно искренне ответила я маме и попыталась было отодрать от леща плавник.
– Ты что-то все-таки странная какая-то, – не унималась родительница. – Может, ты опять щеколду лизала?
В ту же секунду я поняла весь ужас своего положения, по сравнению с которым лизание щеколды казалось сущей мелочью…
Проклятая рыба была заморожена настолько, что отделить одну ее часть от другой можно было разве что при помощи газовой горелки. План «сожрать и смыть кости» рухнул окончательно и бесповоротно, потому что с тем же успехом я могла попытаться полакомиться бюстиком Ленина со стола папиного начальства.
– Да что ты молчишь все? – вновь подала голос мама. – Что у тебя случилось?
