Кэрки, сострадательные наставники в искусстве расходиться, смотрят друг на друга.
– По-моему, ты пока нам еще почти ничего не рассказала, – говорит Говард. – Ты же должна знать, чего не выражает твой брак.
– Он ничего не выражает, – говорит Майра. – Можно сказать, что он молчит.
– Но ты-то не молчишь, – говорит Говард, – в тебе же есть что-то, что хочет высказаться.
– Да, – говорит Майра. – Ох!
– А Генри, – спрашивает Говард. – Он чувствует то же самое?
– Говард, – говорит Майра, – ты анализировал Генри последнее время? Не находишь ли ты его банальным? Не считаешь ли ты, что он становится попросту смешным?
– Я тревожусь за Генри, – говорит Говард. – Я волнуюсь за него.
– Ну и неужели тебе трудно понять, почему я хочу от него освободиться?
– Но разве вы об этом не разговаривали? Брак ведь нечто общее; и ты имеешь некоторое отношение к характеру Генри, – говорит Барбара.
– По-моему, это унизительный попрек, – говорит Майра, – словно виновата я. Он же формирует меня гораздо больше, чем я его. Мужчина формирует женщину. У него есть перед ней преимущества. Он задает темп.
– Но вы об этом не разговаривали, – говорит Говард.
– Нет, – говорит Майра, – тут не о чем разговаривать. Ты всегда говорил, что брак – устаревший институт. А теперь ты словно бы хочешь, чтобы я осталась с ним.
– О нет, – говорит Говард.
– Говард имеет в виду вовсе не это, – говорит Барбара, – он просто хочет докопаться, где именно все разладилось.
Майра вновь начинает плакать. Она говорит:
– Я думала, вы согласитесь со мной.
– Мы не пытаемся помешать тебе уйти от него, – говорит Барбара. – Мы хотим, чтобы ты поняла, что ты делаешь.
– По-моему, это я понимаю, – говорит Майра. – И ухожу, пока не поздно.
– А ты не думала спросить, что происходит с Генри? – спрашивает Барбара. – Не попыталась помочь ему?
– Я пыталась помогать ему с того дня, как мы поженились, – говорит Майра. – Вы ведь женаты столько же времени, сколько и мы. Годом позже, ведь так? Ты знаешь, что и как.
Говард смотрит на Барбару, он говорит:
– А! Но наш брак был не единственным, он был несколькими.
Майра сидит у стола и мгновение-другое созерцает эту несомненную истину. Она поднимает глаза на Кэрков, стоящих справа и слева от нее. Хранители спаренных взаимоотношений, озабоченные – потрясающая пара. Она говорит:
– То вы. Не понимаю, как вы умудряетесь.
– Что умудряемся? – спрашивает Барбара.
– Поддерживать такие хорошие взаимоотношения, – с теплотой говорит Майра.
– Ну, я не стала бы хвастать, – говорит Барбара. – Помнишь, как мы с Говардом порвали в Лидсе?
– Конечно, – говорит Майра, – но вы поговорили друг с другом и снова сошлись. Вы научились понимать друг друга и ладить. У нас это никогда не получится.
Говард говорит:
– Мойра, извне чужие жизни всегда кажутся удачнее. Наша была непрерывным сражением. У нас были свои провалы. – Он берет стакан Майры и снова его наполняет.
– Но вы всегда возвращались друг к другу, – говорит Майра. – Спасибо, милый.
– Полагаю, это вопрос решимости держаться вровень с каждой стадией жизни, – говорит Барбара, – никогда не
расслабляться.
– Просто вы были более зрелыми тут, чем все мы прочие, – говорит Майра. – Слово «зрелые» очень приятно Кэркам; они переглядываются с некоторым удовольствием. – Я считаю ваш брак единственно удачным академическим браком из всех мне известных.
– В чем беда прочих? – спрашивает Говард.
– Ты знаешь, в чем беда, – говорит Майра. – Оглянитесь вокруг на все эти жалкие пары. Как они существуют? Мужчина отправляется в университет, его ум активно работает, он кипит новыми идеями.
– Иногда это женщина, – говорит Барбара.
– Так эти женщины – мужчины, – говорит Майра. – Он весь день разговаривает с хорошенькими студентками, которые знают все о структурализме, читали Парсонса и Дарендорфа, способны выговорить правильно «харизма» и понимают суть его работы. Потом он отправляется домой к жене, которая убирала, чистила, мыла. Он говорит «Парсонс» и «Дарендорф», а она говорит: «А?» Что ему остается Делать? Он либо читает ей лекцию и думает, что она и на ноль с минусом не натянет, либо молчит и ест овощное Рагу на оливковом масле.
– Ей следует работать, – говорит Барбара.
– Замечательно, – говорит Майра, – но только она становится все старше и старше, а студентки ухитряются оставаться восемнадцатилетними. И тут наступает момент, когда все твои друзья принимаются расходиться и разводиться, потому что мужья сбегают со студентками-альфа, которые правильно выговаривают «харизма».
– Ты думаешь, Генри хочет сбежать со студенткой-альфа? – спрашивает Барбара. Майра смотрит на нее.
– Нет, – говорит она, – только не Генри. Настолько он не замахивается. Разве что, так сказать, споткнется и медленно убредет со студенткой-бета. Может, он понравился бы мне больше, если бы оказался способен на подобное.
Барбара говорит:
– То есть ты в претензии на него, потому что он остается дома?
– Вот именно, – говорит Майра. – Еще немного этого занюханного супружеского блаженства, и, честное слово, мы поубиваем друг друга, Генри и я.
Говард смеется; он говорит:
– Майра, ты правда городишь чушь.
– Я не так умна, как ты, – говорит Майра, – но я хочу уйти от него. И я пришла к вам, чтобы вы сказали мне, почему и как. Вы же тут эксперты, верно?
Снаружи доносится шум подъезжающей машины.
– О, черт, – говорит Барбара, – мне надо пойти надеть платье.
Майра неожиданно говорит:
– Послушайте, только не говорите Генри, что я ухожу от него. Я еще ему об этом не сказала.
– Нам следует поговорить поподробнее, – говорит Барбара. – Позвони мне завтра.
– К тому времени я, вероятно, уже уеду, – говорит Майра.
– Не уедешь, – говорит Говард.
– Я серьезно, – говорит Майра.
– Да, – говорит Барбара. – Иди впусти их, Говард.
– Я выгляжу ужасно? – говорит Майра, пока они слышат шаги Барбары, взбегающие по ступенькам.
– Ты отлично выглядишь, – говорит Говард.
– Ты помнишь, как мы с тобой спали? – спрашивает
– Да, что-то такое было, верно? – говорит Говард.
– Всего один раз, – говорит Майра, глядя на него. – Один-единственный сволочной раз в моей жизни. Ты, конечно, находишь это потешным.
