Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 26
И ты разрешал мне впадать с тобой в детство, болтать о глупостях и смеяться. И мы были там, далеко от них всех. И мы друг за друга стояли бы горой. И как же это всё могло разрушиться? Наше отношения друг к другу, наши минуты, которые мы проводили вместе. Ведь ничего вокруг не оставалось, когда мы были вдвоём.
И с тобой единственным я была полностью сама собой, могла тебе целиком открыться, отдать тебе всю себя.
И просто слов нет, чтобы всё выразить. Я каждое утро просыпаюсь с мыслями о тебе, каждую чёртову ночь засыпаю с мыслями о тебе. И мне страшно, я боюсь не вылечиться никогда.
Я знаю, что ты вернёшься, не знаю лишь срока. А может ты и не уходил? Ты просто решил подумать, малыш. Ты испугался, что я тебя могу бросить, испугался боли. Но я никогда не смогу причинить тебе боль.
Это наша одиссея, мы можем наслаждаться этим постоянно. Главное — хотеть. Строить жизнь так, как мы хотим, потому что мы вместе. И прощу тебе ту, нелепую шутку про кольца, обещаю.
Я буду читать тебе до рассвета свои стихи. Ты будешь бурчать и говорить, что хочешь спать, что я тебе опять мешаю. И я совсем не буду обижаться. И когда во сне ты повернёшься ко мне спиной, я прижмусь к тебе ещё сильнее.
Всё это только для тебя.
И ты увидишь, как всё изменится. Честно-честно. Ангелы должны быть вместе.
* * *
Стоило прожить четыре долгих месяца, написать немало текстов неврастенического содержания во имя или же ради завершения мысли, идеи текста, полноценного, пусть небольшого по объему. Но теперь я готова пережить всё с начала до звонкого разрыва того помешательства, называемого любовью, чтобы вспомнить и оставить это на бумаге. Да простит меня Набоков за вольный пересказ сказанной его Гумбертом фразы. Теперь я понимаю, почему все стихи, песни, произведения, картины, скульптуры посвящают этому слову на букву л. Любовь нельзя объяснить.
Я расскажу о тебе всем, ты — моё всё. Здесь я не скрою ничего. Пусть бумага запомнит это, расскажет об этом другим, пусть кто-то заплачет, а кто-то рассмеётся. Неважно. Главное то, что бумага — единственная из возможных вечностей, в которой мы навсегда останемся с тобой вместе.
Вся беззаботность во мне, вся моя наглость и сумасбродство не стоили и капельки твоей искренности. Такая восемнадцатилетняя искренность, от которой я потеряла голову сразу.
И мы встретились снова, ты постоянно держал меня за руку, а я не хотела, чтобы ты её отпускал.
Моя короткая японская юбка и десяток маек, затуманенное сознание и тёмные очки ждали твоего звонка.
* * *
Первый вопрос, на который я хотела бы получить ответ — как возможно, что человек, который показал тебе, что такое настоящее счастье, может сделать тебе так больно, предать так, как никто в жизни не предавал? Человек, встречая которого на улице, понимаешь, что сейчас ты в прямом смысле слова упадёшь от того, что ноги подкашиваются, тело пропитывается какой-то вязкой желейной жидкостью и совершенно не слушается, в сердце вновь начинает ныть сладостная стрела, пропитанная ядом, ядом, за который не страшно отдать жизнь, чтобы узнать, что это за чувство. Или отдать жизнь за то, чтобы всё вернулось… И слёзы сами собой капают из глаз, даже и не слёзы толком, мёртвые эмоции, только и всего. Встряска, гамма эмоций, палитра садо-мазохизма.
* * *
Весна… Семнадцать лет…
Семнадцать лет — это то, что никогда не забудется. Выйди прочь, тоска. Мне страшно, страшно стыдно. И мозг разрывается на части. Этот негатив никому не нужен. Это рефлексия. Зачем столько мыслей? К чему такой успех и популярность. Бывали и круче. Никто не отвечает, не нужна. Музыка сведёт с ума.
Проверь свои пальцы, не в лесу ли ты? Хочешь идти гулять. Ещё есть возможность выйти на улицу, чтобы покурить. Хочу курить, вроде и легко, но ещё держит.
Вот она красота леса, зелени, неба, запаха природы. Ты помнишь, малыш? Помнишь небо, вращающееся над головой. И тёплый ветер по волосам. Твоя серая кофта, глаза… Больно, милый. Очень больно. Стоны, только стоны и боль. Душа растерзана. Там вата. И тяжесть музыки.
Ты — всё, ты прочтёшь это. Ты же вернёшься, скажи? Я верю. Я жду.
Ты уже со мной. Все воспоминания свежи, как раны. Я прощу. Только тебя. Ты в замкнутом круге, мне так больно за тебя, не верь никому.
А я буду рядом. И крики за окном еле дышащих людей. Эти прекрасные ноты и голоса. Это сводит с ума.
Прощай…
Манифест
Как кошка, пытающаяся согреться в холодной прокуренной квартире, я пыталась согреться в чужих руках. И неважно, насколько руки эти ласковые. Я, как кошка, в душе всегда буду благодарна за малейшее тепло, даже в холодной квартире. Но потом развернусь и уйду, потому что сущность моя в одиночестве.
Мне уже совсем не больно, но «остерегайтесь кошки, затаившей злобу». И весь мир я переверну с ног на голову, чтобы сохранить своё счастье. С этими чужими нежными руками. Я убью, если будет нужно, лучше уберите руки сразу. И всё задумаю по-новому: и стану самой лучшей, самой верной и заботливой, только ради одного единственного человека. Человека, который скажет мне искренне, что ему это нужно. И буду рядом всегда, буду верной, не изменю никогда, никогда не совру. И если нужно спрячу в тумане все слёзы, слёзы без эмоций, маленькие мёртвые капельки.
Кто готов? Может, для начала посоревнуемся в эгоизме? Никакого психоза, никакой шизофрении, хватит! Я хочу стать нормальной. Не хорошей, не лучшей, а нормальной, подарить свою любовь всем, всё нутро своё вам открыть, забирайте, мне не жалко, я отдам и радость, и боль, всё, переживайте, на здоровье. Лишь попросите.
И всё изменится. Я отдам ТЕБЕ всю себя, только не молчи… Мне самой это не нужно, хочу поделиться с тобой. Может это ты моё будущее? Может быть, ты — моя жизнь. Пусть будет так, как ты скажешь. И я всё тебе отдам, если только это тебе нужно. Тихо плачу от одиночества, оплАчивая какие-то неизвестные грехи, я и подумать не могла, и признать боялась, и только сейчас об этом говорю, что я одинокая. Я так мечтала быть рядом с кем-то, кто бы этого действительно хотел. Это мои простые слова, моя лайт-истина. И никто этого не понимает, хотя, нет, понимает, но опускает глаза и пожимает задумчиво плечами. Любите, любите меня — я прошу, а я вам подарю всё своё тепло и ласку, всю себя отдам, полностью, я смогу всем жертвовать, я смогу всё понимать, я возьму на себя ответственность, я буду иногда терпеть, я буду стоять на коленях, если нужно, чтобы тыповерил, когда я буду умолять поверить, что в этом долбаном мире ещё есть прекрасное, чистое и искреннее, и стоит жить…
И никто не хочет, никому это не нужно, это слишком много, чтобы принять…
* * *
Яблочно-шоколадное летне-осеннее время постепенно растворялось в трепещущих венах. Оно никогда прежде не останавливалось. Мысль о том, что эти воспоминания последние из тех, уже ушедших, сдавливала горло. К внутреннему голосу подкатывала волна криков, комки слёз, самых искренних, тех, в которые почему-то никто не верил. И последнее, самое больное чувство из больных — это воспоминания ощущений, тех маленьких радостей всего разума: тёплый ветер, материал кофточки с капюшоном жёлтого цвета (взятой у соседки), эта была её — моя любимая кофта. После тех дней, ни разу не надетая. Плюс воспоминания того, как лежали в лесу на покрывале, под дурманом употреблённого, смотрели в голубое небо, спрятанное за сочно-зелёными листьями деревьев. В толпе прохожих, давно мной проклятых людей, искала лицо, чтоб стеснительно впиться в него взглядом, взлетая на крыльях, и, увидев взмах волос, ждать, ждать, когда же подойдёт.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 26
