Фраза насчет куратора возникла независимо от его воли. Иван застыл, уставившись в белый кафель с синими разводами, ощущая кожей горячую воду, рассматривая внезапно открывшиеся факты жизни. Общая логика ясна. Непонятно только, как он успел получить задание от Петренко, если, во-первых, в глаза его не видел, а во-вторых, только с поезда. То есть с электрички. Намедни из яйца, подумал Иван.
«Мне с Вернхером легче найти общий язык, чем Петренко, – крикнул он Маше в дверь. – Он-то из слесарей до замначальника цеха дорос, политесу не обучен, ему удобнее на меня это дело спихнуть. Встретить, поселить, поездить, все такое». – «Иван, ты меня лучше не зли! Куда поездить, ты только вернулся!» – «Он хочет посмотреть быт металлургов, побывать в умирающих поселках. Его депрессия интересует». – «Ага, – сказала Маша. – И не надоело? Третий десяток лет депрессия. Может, для нас это нормально? Возможно, нам без этого нельзя?» – «Может быть, и нельзя», – согласился Иван.
«Предлагаю название для статьи, – крикнула Рыбка. – «Посткоитальный синдром как главное последствие Союза». – «Это глупо. Нечего стебаться по этому поводу». – «Да ладно тебе, мальчик, – произнесла Рыбка, – оmne animal post coitum triste».
Иван выбрался из воды, с усилием толкнул дверь от себя. Маша еле успела отпрянуть. «Ты что сейчас сказала?» – «А что такого, – Рыбка выпустила дым ему в лицо, – ты тоже грустишь после соития, а иногда даже плачешь. Любиться трудно, не любиться паскудно».
«Откуда латинский?! – Схватив за руку, развернул ее лицом к себе. – Брось сигарету, сука! Сколько раз говорил, ненавижу жить с пепельницей! Ненавижу курящих баб! Суки все! Брось, сказал! Ты же русский со словарем! Откуда латинский?! И почему назвала меня мальчиком? С какой стати?!» Он сорвался на крик, от натуги на шее проступили вены.
«Да ты с катушек съехал, мудак! – Маша вырвалась и побежала в кухню. – Мудак гребаный! Мудак! Тебе лечиться надо! Чуть руку не сломал. – Открыла кран и подставила запястье под струю ледяной воды. – Тебе к Марку пора на прием! Вообще закрыть в психушке на хрен! Идиот!»
Тушь, хранимая на глазах с самого обеда специально на тот случай, если любимый вдруг явится из небытия, потекла. Губы смазались. Прическа встрепалась. Рыбка была немного старше Левкина, боялась, что он уйдет. Посему, даже путешествуя по моргам, старалась быть в форме. Даже мертвому Ванечке не смела показаться на глаза без прически и макияжа. Она рыдала, до последнего заботясь о внешнем виде. Подтирала слезы острым уголком платка, делала широкие глаза, следила за мимикой. Это был не плач, а цирковое представление.
«Я – медсестра! А ты, ублюдок, с каких пор стал ненавидеть латынь?!» – «Да-да, – опустил Левкин голову. – Извини, брат Машка, извини. – Поднял ладони к лицу, посмотрел на них, яростно растер шею и лоб. – Конечно, виноват! Извини! Неважно себя чувствую. При мне сегодня уже как-то вспоминали латинские поговорки, и я вдруг подумал…»
Замолчал, отошел к окну. Внизу, во дворе, под дождем несколько подростков играли в футбол. Облепленный грязью мяч никак не желал пролетать в створ ворот.
«Я вот что хотел спросить. Не могу припомнить: ты ушла от Марка ко мне или наоборот? Вечные проблемы с памятью. К тому же мы какое-то время не виделись. Просто не понимаю, что происходит. – Левкин прошел в спальню. На полу валялась мокрая одежда. Собрал ее и понес в ванную. – Маша, в конце концов!» В прихожей тоже было пусто. Часы над дверью отмеряли вязкое, как переваренный чернослив, черно-синее время.
«Маша! Рыбка!» Прошел на кухню. На столе обнаружил лак для ногтей, щипчики, помаду, разноцветный плотной бумаги рекламный лист. Взяв его в руки, прочитал: «Вас приглашает «Грин-Плаза» – самый зеленый в Z бизнес-центр!» Приложил горячий лоб к холодному оконному стеклу. Футбольный мяч с трудом оторвался от земли и влетел в ворота. «Гол, – сказал Левкин. Погладил рукой голову и посмотрел на ладонь. Она вся была покрыта густой янтарной жидкостью. Он лизнул ладонь. – Что за черт! В самом деле, варенье какое-то. И на вкус с кислинкой».
В этот момент в глазах замерцало, зарябило.
«Да ты осторожнее, ей-богу! Присядь лучше на стул! – Иван растерянно оглядел просторный светлый кабинет. Действительно увидел стул и осторожно уселся на него, чувствуя, как по спине стекает горячий липкий пот. – Вот что я скажу, милый! Беречься тебе надо!» Иван вгляделся в лицо говорящего. Это был Марк Ильич, его давний приятель. «Разве приятель, – тут же переспросил себя Левкин, – разве мой?»
Марк Ильич ходил по кабинету, с удовольствием наблюдая, как электрический свет отражается в коже его итальянских туфель. «Так вот, у тебя, Ваня проблем немного. – Он стал перечислять, загибая пальцы: – Со сном, памятью, весом и алкоголем. Кроме того, – Марк доверительно захихикал, – тебя дьявольски мучает либеральная идея. Тебе в ней чудится призрак падшего ангела или что-то в этом роде, но вся беда в том, что из твоих рассуждений выходит, что без этого призрака тебе и жизнь не мила. Вот такие чудеса в решете. И караулят твой маленький мозг, Иван Павлович, с одной стороны, дьявол либерализма, а с другой – тот же самый персонаж под маской национал-социализма, а скорее даже национал-консерватизма, он же социал-кретинизм. И что тебе остается? Очень просто! Лечь под поезд или пустить себе пулю в лоб. Последнее, кстати, советую как медик и добрый друг. – Марк опять хохотнул и снова не нашел понимания у Ивана. – В общем, – посерьезнел он, – нужно меньше бухать, отказаться от жирной, острой и соленой пищи».
«Понимаешь, имеется некоторая неувязка, – Иван замялся. – Дело в том, что я помню, как с вокзала, буквально только что, приехал в родительскую квартиру в центре. Там, правда, меня почему-то встретила Маша. Расспрашивала о том, где я был и все такое. Все было так, будто мы с ней еще живем вместе. И ждала она меня в том же самом халатике, что носила в те времена. С этими, как их, со стрекозами. Этих животных я помню совершенно точно. Сам выбирал их на каком-то рынке в каком-то городе, не важно в каком. – Левкин досадливо махнул рукой. – Важно, что я вспомнил не только стрекоз, но даже их латинское название. Бог ты мой! Я о них с ходу могу написать кандидатскую диссертацию. Крестины, смотрины, именины, дни ангелов, поездки к друзьям на Днепр, летняя резиденция в Конче-Заспе и этакий серенький свет из-за туч перед грозой. Эти крылья, мать их, это брюшко. О чем мы говорим! – Он с грустью посмотрел на приятеля. – Можешь не сомневаться, я, что называется, в теме».
«О Маше забудь, – мрачно проговорил Марк, поиграл желваками. – Забудь! Я тебя уже, кажется, просил об этом. Это все твои идиотские фантазии. И мне они не нравятся. Вот так. И ни в какой квартире ты не был по двум веским причинам.
Первая. Никакой квартиры нет. Левкины продали ее лет шесть назад. Тогда, помнится, ты приезжал сюда, чтобы помочь им с этим. Да и работа тебе сейчас нужна, Ваня, именно оттого, что предстоит снимать угол, квартиру. А за жилье, между прочим, платить нужно.
Во-вторых, тебя взяли прямо на платформе за нарушение общественного порядка. Если нужны доказательства, подойди вон к тому зеркалу, изучи свою физиономию. – Иван привстал и неприятно поразился, увидев в зеркале свою физиономию. – А что ты хочешь? Оказал сопротивление при задержании. Вот тебя и доставили в отделение милиции, а потом уже к нам. Скажи спасибо, я оказался на месте».
