— Надо ехать в Ростов-на-Дону, в 124-ую судебно-медицинскую лабораторию Северо-Кавказского военного округа, — вздохнув, сказал А. Еланцев. — Только там можно узнать что-то конкретное.
По ориентирующим признакам
В период боевых действий на чеченской территории Ростову-на-Дону выпала печальная участь принимать тела погибших российских воинов. Был создан и самоотверженно трудился Центр погибших, где опознанные трупы, обмыв и переодев в новенькое обмундирование, закатывали в цинк. Только потом взмывали в воздух «Черные тюльпаны». Обезличенные тела военнослужащих, то есть неопознанные, оставались в ведении 124-й судебно-медицинской лаборатории СКВО, перед которой была поставлена задача идентифицировать всех погибших.
По дороге в Ростов я думал об Антоне, о его родителях, родственниках, друзьях. В письме к Антоше мама передавала ему привет от Лени, Саши, бабушки и Настеньки. «У нее уже два зуба прорезалось», — сообщала. И просила, чтобы сын берег себя. Была еще приписка отца: «Антон, что же ты так долго не писал? Тут мать чуть не чокнулась. Я же тебе говорил, что надо писать почаще и ничего не скрывать…».
Эксперты 124-й СМЛ СКВО, с которыми я ждал встречи, мыслились мне седыми полковниками, изработанными донельзя. Подобного, смертельно уставшего старшего офицера я видел в Центре погибших в конце марта 1996 года, когда сопровождал до Ростова двух убитых в Чечне офицеров СОБРа. Тогда с горечью давно оторванного от нормальной жизни человека тот полковник сказал: «Сколько с этой «Минутки» вы будете трупы везти?».
В Ростове-на-Дону меня встретил молодой, доброжелательный, но со строгим взглядом старший лейтенант Сергей Семенов. Я полагал, что лаборатория — на окраине города, до нее же оказалось не больше пятнадцати минут пешком.
По дороге Сергей вежливо отмалчивался, сказав, что полковник Владимир Владимирович Щербаков, начальник лаборатории, сейчас на месте. Все вопросы к нему…
Я понял: военная дисциплина в 124-й на должном уровне — и взволнованно ждал встречи.
…Полковник медицинской службы В. Щербаков впился глазами в текст привезенного мной письма и через минуту совершенно уверенно сказал:
— Антоша? Опознан. Тело выдано.
Через пару дней, прощаясь, я спросил Владимира Владимировича: «Что чувствуют эксперты, когда тело воина, уже не обезличенное, а с возвращенной ему фамилией увозят на родину?». Ответ был кратким: «Успокоение».
Нечто похожее испытал и я, когда услышал, что Антон опознан, что это военнослужащий 101-й бригады внутренних войск МВД России Антон Викторович Теплов, 1977 года рождения.
Боль в моем сердце по нему не иссякла, ее прибавилось — ведь теперь у солдата, замученного боевиками, были не мифические родители, а с конкретным адресом, пережившие страшную трагедию.
Славяна, помощница В.Щербакова, принесла нам скорбную папку. Среди фотоснимков, документов я увидел ксерокопию того письма, что мне вручили омоновцы.
— Значит, уральцы помогли идентификации?
— Письмо, сохраненное ими, оказалось судьбоносным, — сказал Владимир Владимирович.
Вся работа по идентификации обезличенного трупа, найденного 31 января 1996 года под Грозным, именовалась: «Информационно-аналитическая разработка по ориентирующим признакам».
Когда тело поступило в 124-ю судебно-медицинскую лабораторию СКВО, его идентификация была поручена эксперту Александру Борисовичу Коптеву.
На камуфлированном бушлате Антоши четко читалось: «Кочетков», а на куртке — «Э.Ф….лов». Таких случаев, когда в Чечне донашивали дембельскую одежду, в практике лаборатории было немало. Чужая маркировка уводила поиски в сторону, замедляла их. В идеале работа судебно-медицинского эксперта не предполагает оперативных расследований. Сотрудникам 124-й судебно-медицинской лаборатории (судебных экспертиз и медицинской идентификации) приходится активно заниматься этим, что, конечно, не дело. Нагрузки и без того велики.
— Своими офицерами горжусь, — сказал мне полковник В. Щербаков. — Их, абсолютно надежных, никогда не надо подгонять.
Офицеры и другие сотрудники 124-й СМЛ были, как на подбор, молоды, с опытом, что сделало бы честь любой державе. У большинства из них, как и у полковника В. Щербакова, за плечами Санкт-Петербургская военно-медицинская академия. Она дала им не только знания и академическую ответственность, но и гвардейскую прямоту и духовную высоту, что не позволяет им очерстветь.
В нашей повседневной жизни мы старательно избегаем мыслей о смерти, боимся снов о ней, а когда видим смерть, когда она разит наших близких, мы заболеваем, выбиваемся из привычного круга забот, долго восстанавливаемся.
Каково же офицерам 124-й, которые с «костлявой» на ты? Они в постоянном сражении с ней, любящей отнимать у своих жертв имена и фамилии.
В комнате для опознания 124-й СМЛ СКВО есть созданная на средства ростовского Комитета солдатских матерей стела с надписью: «Им возвращены имена». За каждой фамилией на ней — незримые для нас слезы матерей и отцов, жен и невест, детей… С 1 февраля 1995 года по 5 марта 1998 года сотрудниками лаборатории установлены личности 551 погибшего в Чечне военнослужащего, тела которых отправлены к местам захоронения.
Полковник В. Щербаков говорил, что после каждого успешного опознания в душах сотрудников лаборатории хоть ненадолго, но наступает успокоение. Мне думается, только не для их родных, которым тоже известно, какое это мучительное, выматывающее силы и нервы действо — идентификация обезличенных трупов, как терзают подкорку запахи тления, сам вид истерзанной, гниющей плоти…
Отпуск у сотрудников 124-й всего полтора месяца, санаторно-курортного обслуживания не бывало, обеспечение квартирами не предвидится. О наградах разговоров нет.
Неужели за успешную идентификацию военнослужащих внутренних войск молодые, классные эксперты лаборатории не заслуживают нагрудных знаков внутренних войск «За отличие в службе»? Их, ежедневно выходящих на поединок со смертью, надо окружить всеобщим вниманием, а если конкретно о наградах, то орденов и медалей «За заслуги перед Отечеством» они более чем достойны.
Для них, как для матери Антона Теплова и тысяч матерей других, война — это прежде всего могилы.
И провели по аду…
Первая телефонограмма из Златоуста на предполагаемую родину Антоши в Краснодарский край ушла 12 марта 1996 года. Ответный звонок по поводу высылки копии письма был на другой день.
В документах 101-й бригады Антон Теплов числился как самовольно оставивший часть. По факту его исчезновения было проведено расследование, в Прочноокопской допросили мать. Каково ей, бедной, было столько пребывать в неведении?
Признаюсь, я вез письмо в 124-ю лабораторию с внутренним ужасом, ощущая себя черным вестником, которому предстояло открыть матери Антоши страшную тайну. Эта тяжкая участь выпала 15 апреля 1996 года офицеру Новокубанского военкомата, который показал Татьяне Семеновне ксерокопию ее письма. Почерк свой — горе-горькое — она узнала сразу.
