— Не вмешивайся в это, — предупредил его Ориель, на треть осушая свою кружку с пивом.
— Ты забыл, что лакаешь белые ланиты! — воскликнул карлик и начал озираться в поисках собственной кружки, при этом его ноги болтались в воздухе.
Кто-то отдал ему свою кружку. Он поблагодарил и уставился мне прямо в глаза.
Внезапно я почувствовал себя несколько неловко и опустил взгляд. Лакать белые ланиты?
— Ты мое любимое дерево… э-э-э, друг, — пробормотал карлик и вытер рукавом покрытую коричневой пеной бороду.
— Ты тоже мой лучший друг, несчастная кроха.
— А я? — поинтересовался у нас за спиной Ориель.
У моих ног теперь совершенно неподвижно растянулся золотистый дракон. Можно было подумать, что он находится в глубоком раздумье.
— Вы все мои лучшие друзья, — заорал я во всю силу своих легких. — И я не люблю белые ланиты, доношу до вас эту важную… ик… очень важную информацию!
Дракон вздрогнул.
— Мне нравятся все ланиты, которые… коричневые. Надо возвращаться, — прошептал я Глоину. — И ты должен сделать с ней то, что и положено, с этой маленькой потаскушкой. Я буду вести себя, как… э-э-э… сторожевой пес.
Кружки со звоном сталкивались и опустошались. Я почувствовал, как рука Ориеля крепко обхватила меня, и начал подниматься. Дракон куда-то исчез, и больше не было видно нашего друга с усами, он явно оказался самой изысканной личностью, какую когда-либо заключало в себе чрево Ньюдона, плотное и нежное, бархатистое и такое приятное на ощупь, я… ик.
А потом кто-то устроил настоящее празднование, и весь бар запел разухабистые песенки.
И было совершенно неважно, собираюсь я умереть или нет, безразличен момент, когда мне удастся покинуть эту землю.
— Смертельного пойла! — громко крикнул голос из толпы, который долетел и до нас.
И я повернул назад. Забрался на стул около стойки бара и начал всем объяснять, почему мы должны выиграть чемпионат и почему Катей должна вернуться. Кто-то сунул мне в руки кружку с пинтой бархатистого пива.
Мир начал качаться.
Не всегда все так просто
Когда я открыл глаза, то обнаружил, что нахожусь в кровати, у себя дома. Какой-то доброй душе пришла блестящая идея оттащить сюда мое бесчувственное тело. Только вот у меня в голове находились какие-то металлические шарики, которые перекатывались в черепе при каждом движении, о, на самом деле это оказались вовсе не такие уж маленькие гладкие шарики, нет: скорее скрипучие, насмешливые, усыпанные колючками шарики, которые пытались зацепиться за любую неровность поверхности.
— О-о-о-о-о, — простонал я.
Часов в комнате не имелось, но, судя по свету, пробивающемуся сквозь оконные занавески, день был уже в самом разгаре. Дверь кто-то оставил приоткрытой. Я попробовал хотя бы потянуться, но ощутил такую острую и пронзительную боль, что эта попытка оказалась просто смешной.
— Ум… — вырвалось у меня.
Я хотел сказать «умираю», но это плохо получилось. Господи, до чего же ужасная жажда! Какой-то шутник для смеха за ночь приклеил мой язык к нёбу. Я спустил обе ноги с кровати, открыл настежь дверь и пошел в ванную.
Навстречу мне, как хищная птица из засады на свою жертву, засеменила Пруди. Я бросил в ее сторону взгляд, основной смысл которого можно было выразить фразой: ради всего святого, что у тебя есть, оставь меня, пожалуйста, в покое, но она прочитала в моих глазах что-то совершенно иное и заговорила:
— Ваши два первых пациента уже прибыли, мсье Мун.
Пациенты? Будь я проклят.
— Я попросила их подождать в гостиной, но они уже начали проявлять нетерпение.
— М-м-м.
— Вы не можете появиться там в таком виде, мсье Мун. Вам, по крайней мере, надо умыться. Клянусь святой кровью Трех Матерей! И надо же было довести себя до такого вида!
Я показал ей знаком, что хочу стакан воды. Она повернулась к буфету, и я, как это ни смешно, совершенно случайно заметил, что там уже стоит стакан с водой. И тут же обратил внимание, что наполненные стаканы расставлены по всему дому. Пруди очень предусмотрительная гномесса.
— Кто меня привел? — спросил я, как только смог более или менее членораздельно выговаривать слова.
— Мсье Ориель.
— А-а-а.
— Он также привел и Глои… мсье Мак-Коугха.
— Понятно.
— И он привел еще одного… еще одну личность.
— Правда? И что это… что это за личность? — спросил я, не меняя тона.
— Это очень плохая компания. Насколько я поняла, какой-то молодой эльф. К тому же очень плохо воспитанный.
— Согласен, — заметил я, входя в ванну, — очень плохо воспитанный.
— И в довершении всего он нехорошо себя ведет, мсье Мун.
— О, Пруди, умоляю. Ну что значит — нехорошо себя ведет?
— Во многих отношениях плохо.
Я слегка окатил лицо холодной водой. Проклятый Ориель. По крайней мере, это тот экзамен, который, можно считать, ему все же удалось сдать.
— В-во сколько этот чертов Ориель отсюда ушел?
— В том-то вся и проблема, мсье Мун: он не уходил.
Острая, пронзительная боль расколола мне череп.
— Что вы сказали?
— Он спит в вашей комнате, мсье Мун. Вместе со своим другом.
— А Глоин?
— Мсье Мак-Коугх ночевал в гостиной, но я его разбудила, пока еще не пришли ваши пациенты.
— И где этот карлик сейчас?
— Ушел, — тихо ответила Пруди. — Я толком не знаю, куда он пошел.
— Великолепно, — бодро заявил я, вытирая лоб льняным полотенцем. — Ну ладно.
Пруди, вы имеете хоть какое-то представление о том, что за пациенты ожидают меня?
— О, там довольно старый и ворчливый, но очень хорошо одетый карлик. А еще девица эльф, которая уже была у нас позавчера.
Леонор Паллбрук. У меня в груди застучало сердце.
— Ну, э-э-э, ладно, — сказал я, стараясь проглотить набежавшую слюну. — И, это самое, она уже давно, так сказать, ожидает?
— Целый час.
— Святые угодники.
— Она по-настоящему элегантна, эта девица, — жеманно сказала моя горничная, готовая сосватать меня за первую попавшуюся аристократку.
— Ага, — согласился я, — но моя пациентка уже замужем.
— Правда? Она сказала мне совсем другое.
День начинался, как долгий вялый сон. Хотя есть и приятные события, такие, например, как предстоящий сеанс с Леонор и обещание, что мы с ней снова встретимся, как можно скорее.
