Но у Лата было много забот, особенно сейчас, когда Риаен была не в состоянии принять на себя заботы о подданных, а Орвин Эно и Урт напролет сидел возле нее. Несколько раз встречи с Крэйном искали женщины, с которыми он в прошлом был близок, но ни одна из них не была пропущена в его покои – при одной мысли о том, что о его временном уродстве станет известно в тор-склете, Крэйна бросало в пот. Что скажет та же Тэллитэ, увидев этот отвратительный вздувшийся пузырь?.. Нет, решено, пока его лицо не обретет былые черты, он не покинет город. Благо Орвин и Риаен, из-за которых он вынужден был дать обещание, пока были достаточно заняты, чтобы интересоваться им.
Риаен действительно стало лучше, лекарь уже не скрывал это. Он обещал, что самое позднее через десять Эно она сможет покинуть свои покои и жизнь ее уже не находится в опасности. Это успокоило Крэйна, но не дружинников, которые ждали его слова, чтобы покинуть Алдион. Они знали о том, что путь неизбежен, хотя не были предупреждены ни о причинах, ни о его конечной точке. Стараясь избегнуть слухов, которые могут докатиться до Орвина, Крэйн запретил им сообщать об этом кому бы то ни было.
Придумывая один повод за другим, Крэйн все откладывал отъезд, хоть и проклинал себя за малодушие. Зная, что отряд готов тронуться по его слову, он медлил, чувствуя, как решимость испаряется с каждым Эно. С исчезновением угрозы, исходящей от Орвина, Алдион перестал казаться ему чужим и враждебным, воспоминания о прошлой жизни, прерванные проклятым выжившим из ума стариком, томили его, но он твердо решил не покидать своих покоев, пока не восстановит былую красоту.
Вынужденное затворничество скверно подействовало на его настроение – к раздражению, не отпускавшему его ни на минуту, прибавилось нетерпение, которое ему едва удавалось унять. Не привыкший к одиночеству даже за время своей болезни, он мучился с обществом дружинников, которые ничем не могли ему помочь. Даже Армад, верный и преданный защитник, был бессилен. Крэйн попытался заглушить эмоции фасхом, но фасх подвел его, одарив лишь сонным отупением вместо забытья. Свободный, но тем не менее запертый в собственных покоях, шэл изнывал от скуки.
В таком состоянии он провел пять Эно и четыре Урта.
Глава 5
Бегство. Трис
Мир пылал. Крэйн чувствовал исходящий от него жар, но его руки и ноги, если они у него были, отказывались повиноваться. Небо раскалилось до такой степени, что при взгляде на него глаза могли вытечь из глазниц, а обжигающее прикосновение шершавой травы, напоминающей крохотные иглы, было невыносимо. Кажется, он кричал. Воздух был тоже раскален. Плотный и твердый, как горячая земляная крошка, он иссушал язык, но с трудом проникал в грудь. Боль была ужасна. Крэйн воспринимал ее как ярчайшие сполохи света, которые вспыхивали в его сознании, тщетно пытающемся найти убежище возле границы мира яви, вспарывая разноцветными остриями его плоть и разум. Парализованный болью рассудок напоминал смертельно раненного хегга, который то несется огромными скачками, полосуя воздух клешнями, то замирает, припадая к земле. Хегг?.. Крэйн хотел вспомнить, что такое хегг, потому что это было важно, но не удержался на краю черной пропасти и снова рухнул в глубины, где для мыслей не оставалось ни сил, ни времени.
Иногда ему казалось, что он чувствует что-то помимо боли, но такие ощущения быстро проходили. Он извивался в бесконечной агонии, но не мог найти успокоения ни в черно-багровых вспышках боли, ни в разрывающей грудь на части рези, которая приходила им на смену.
Хегг. Он скакал на хегге. Синий, невыносимо синий Урт сиял высоко в небе, и его руки ощущали гладкую округлую крепость хитинового панциря.
Вспомнив ощущение холодного ветра, бьющего в лицо, Крэйн застонал от наслаждения. Раскаленные угли, которыми было обложено его тело, немного остыли. Рассудок, направленный безошибочным инстинктом, торопливо копался в памяти, тщетно отыскивая единственный путь спасения из царства огня и боли.
Крэйн почему-то знал, что единственный способ выжить – вспомнить все.
Это будет спасением. Иначе он сгорит.
– Кажется, отстают, – сказал Армад, озабоченно глядя через плечо. – У них хегги из загонов Орвина, не чета нашим.
Армад? Запекшаяся кровь на расколотом кассе, алая липкая трава перед глазами… Нет, не то. Ритмичный треск хеггов, вытянувших в беге головогрудь и рассекающих холодный воздух Урта. Синее светило над головой и бесконечное синее пространство, извивающееся пологими холмами.
Да, здесь.
– Они ближе. – Витор был напуган. Но он был дружинником и до последнего момента старался это скрыть. – Крэйн, я их вижу. Они за холмом.
Крэйн довольно осклабился, чувствуя, как огненная трещина в его груди стягивается. Он вспомнил свое имя.
– Настигают, – подтвердил Армад, обернувшись. Он говорил безразлично, словно сам не сидел на спине бешено скачущего хегга, а лишь смотрел за этим со стороны. – Кажется, их не меньше десятка.
– Ты их видишь?
– Уже да. Дружина.
– Мы успеем укрыться в роще? – Кто это спросил? Он сам? – Если доберемся раньше них, есть шанс сбить их со следа.
– Они настигнут нас раньше. Приготовить эскерты?
– Еще рано.
Урт лихорадочно прыгал в небе в такт скачкам хегга. Пот тягучими горячими каплями скатывался по вискам. Крэйн потянул за это воспоминание, мучительно чувствуя, как его нить теряется в хаотическом переплетении узоров боли. Он знал, что ему надо вспомнить все, если он хочет выжить.
Дверь распахнулась с грохотом, словно в нее пнули сапогом. Черный силуэт. Громкий голос. Лат? Лат… Зачем? Урт, поздно, зачем так поздно, почему не… Да, Лат. Лицо бледное, опять бледное, как это знакомо, когда бледное… Крэйн зарычал, чувствуя, как воспоминания блокирует плотная огненная стена. Надо пробиться. Вспоминай. Лат, дверь, Урт.
Что-то еще.
– Быстрей! Поднимайся!
– Что?..
– Орвин!
Орвин. Орвин. Орвин. Это тоже важно.
Чей-то незнакомый голос, невыносимо растягивающий слова:
– Риаен умерла. Орвин.
Умерла. Орвин?
Опять не к месту встала картина – расколотый, как скорлупа ореха, касс, липкая густая слякоть на траве. Трава синяя из-за Урта, а кровь почему-то кажется черной.
– Надо их задержать. Тогда мы успеем.
– Да, Крэйн.
Черные точки за спиной превращаются в огромные черные тени, которые в свете неумолимого Урта кажутся почти не шевелящимися, беззвучно плывущими по воздуху. От этих теней веет холодом и опасностью, эти тени – смерть. Крэйн скорчился от боли, с трудом хватая раскаленный воздух ртом. Отчаяние. Они не успеют. Слишком поздно.
– Калиас. Задержи их.
– Я? – Страх бьет из него пульсирующими толчками, но поздно, слишком поздно. Черные глаза смотрят в упор. В них – надежда. Вдруг шэл ошибся, вдруг он сам не расслышал. Ведь не может быть так, чтоб… Тени настигают, и уже слышен треск травы под шипастыми лапами их хеггов. У них хорошие хегги, из загонов самого тор-шэла, они не дадут уйти.
