Потом другой француз на ломаном русском объявил:
— Есчо тр-р-ры чэлэвэк сьюда!
Эдик первым кинул свою маленькую сумку, потом барабанщик и гитарист.
— Поверни ноги! Гочподи! — сказал Репеич, подойдя к Катьке. — Терпеть, гочподи, не могу, когда люди так стоят.
— Как?! — удивилась Катька.
— Так, как ты, гочподи! Носками внутрь.
— Э-э-э… — протянула Катька оторопело. В Москве за Репеичем не замечалось такой вони.
— Не «э», а поверни!
Лабухи и танцоры повернулись к скандальчику.
— Это не входило в условия контракта! — оскалилась Катька. — Как хочу, так и буду стоять!
— Да ладно тебе. Насри! — посоветовал тихонько Эдик.
— Уволю!
— Пжалст! — дерзко заявила Катька, но внутри ей стало гадко.
— Да, гочподи! — Репеич окинул Стрельцову презрительным взглядом.
Он хотел сказать что-то еще, но заказчики намекнули, что пора ехать. Сказали они все это вежливо и учтиво, но Репеич все равно почувствовал себя шавкой. Было видно по тому, как он надулся.
В город ехали на нескольких машинах. Катька оказалась на одном сидении с Эдиком.
— Ну что! Схлопотала! — подковырнул ее басист.
— Иди ты! — улыбаясь, рявкнула Стрельцова. — Играть сначала научись!
— А ты задницу лизать! — парировал Эдик.
— Это пусть там танцоры с Бамбуком лижут, что хотят! — огрызнулась Катька.
— Во-во! — ухмыльнулся барабанщик.
Гитарист оглянулся с переднего сидения:
— О чем это вы?
— Да так! О всякой байде! — Барабанщик ткнул гитариста в плечо. — Чего тут выпить путевое бывает? Виски? Джин?
— В Париже надо пить абсент, — тихо сказал Эдик.
— А чего это такое, абсент? — спросила Катька заинтересованно.
Эдик улыбнулся.
Гитарист опять задумался и прозмеил через пару минут:
— Пидарасы эти французы! Гля! Они даже, гля, обидеть не могут! Дауны херовы! Как он мне сигарету сунул! Ну что, гля, трудно было, гля, ему меня козлом обозвать? Так и дал бы по роже! Ненавижу!
И он треснул кулаком в спинку переднего сидения.
— Угреба! Оборотень, нишкни! — повернулся к нему барабанщик.
— Sigarette? — с вежливой учтивостью спросил француз и протянул открытую пачку «Голуаз».
— Спасибо, я потом, — сказал смущенный гитарист и, и взяв сигарету, сунул ее за ухо.
Лабухи затихли. Стрельцова отвернулась к окну. И вдруг удивилась, Эдик сидевший между ней и гитаристом словно испарился или превратился в чемодан. Она даже оглянулась чтобы проверить.
— Да? — с готовностью улыбнулся басист.
— Мне показалось, что ты исчез, — рассмеялась Стрельцова.
— Да. Я на пару минут стал Парижем, — улыбнулся Эдик.
Катька покачала головой и почему-то достала ключ от последней квартиры. Вообще-то она еще собиралась туда вернуться. Там был очень ценный хозяин. Ценность его была в том, что деньги он просил нерегулярно и не лез в моральный облик жилицы, что было немаловажно. Иногда у Катьки собирались такие приятели, что с утра и самой ей было иногда не ловко. Но что поделаешь? Музыканты — веселые люди.
Это был странный ключ. Замок в квартире стоял, наверное, со сталинских времен. И ключ был не маленький и плоский, с множеством пропилов (как все нормальные ключи), а большой, из трубки, на конце которой был металлический «петушок». Катька почему-то поднесла его к губам и свистнула в дырочку.
— Вот… От квартиры. От чужой квартиры. От счастливой, — Катька усмехнулась воспоминанию. — Но я иногда думаю, что своя квартира — только на кладбище. А пока жив, любой дом — гостиница.
— Оптимистично! — усмехнулся Эдик и протянул ладонь. — Дай посмотреть!
«Моя прапрабабушка была замужем за масоном…»
Ключи от дома чужого…
Марго сунула ключ в замочную скважину — за дверью уже стоял галдеж, играла музыка. Жак, наверное, закрыл галерею раньше, чтобы поздравить Ау с днем рождения. Замок повернулся легко, и дверь приветливо открылась. Собаки первыми кинулись приветствовать вошедшую. Люди — раскрасневшиеся, веселые — приветствовали ее возглясами и жестами. Бросился в глаза темный неподвижный взгляд молодого широколицего парня.
— Привет! — сказала Марго, проходя в комнату и направляясь прямо к Ау. — Поздравляю. Желаю счастья, здоровья и все такое!
Они расцеловались, и Марго протянула Ау «узел событий» — колечко в виде змейки с рубином в глазу.
— О! — воскликнула Аурелия. — Какая прелесть! Спасибо! Я чувствую в нем какую-то тайну!
— Да, — на ходу сочиняла Марго. — Моя прапрабабушка была замужем за масоном, и оно досталось мне по наследству. Но я дарю тебе его, Ау. Это необычное кольцо. Волшебное!
— Ну-ка, ну-ка! — проскрипела арфистка и протянула свою цепкую руку. — Покажи-ка мне эту прелесть!
Аурелия послушно задержала ладонь.
— Миленькая вещица, — проскрипела мадам Гасион и повернулась к русской. — Это какой-то тайный знак. Когда-то я видала такие на старинных книгах. Мадам Блаватская… Твою бабушку звали не мадам Блаватская?
— Нет, — помотала головой Марго.
— У нас в Париже было большое общество русских медиумов, — продолжала старая мадам. — Гурждиев был красавец. У меня остались фотографии! Я была совсем мала, но моя мать… Да-да! У нее было нечто похожее. Книга с такими знаками. Правда, потом началась война и все пропало. Ноя помню с детства. В детстве память цепкая. Это, кажется, означает время. Змея кусающая себя за хвост. Да-да… Время. Мама погибла в войну. Немецкий солдат пытался ее изнасиловать, и она выпрыгнула из окна.
— Как печально… — прошептала Аурелия.
— Печально то, что она выпрыгнула! — проскрипела мадам. — А что до самого факта, то это бывает с каждой женщиной хоть раз, и нечего делать проблему! — проскрипела арфистка и снова подняла бокал. — Дерьмо случается, надо отмываться от него и жить дальше. Если бы моя мама знала, сколько дней я проведу на панели, она подумала бы получше.
— На панели?! Вы удивляете меня, мадам Гасион! — воскликнул вдруг Поль. — Это ведь ужасно! Падшие женщины — это такая дрянь…
— Помолчи, щенок! — одернула его старуха и снова обернулась к русской. — Никто не знает какие у кого причины, чтобы быть тем или этим. Мне, напротив, казались ужасными мужчины, которым было все равно, что меня заставило это делать. А некоторые меня даже бесили, они пытались доставить мне удовольствие!!! Лучше бы они просто успокаивали свою похоть. Дерьмо. Но мне повезло! Повезло! Как-то раз я стояла на Пигаль и вдруг услышала звуки арфы. Я побежала на звук, как крыса на Нильсову дудочку. Пожилая женщина сидела прямо на углу перекрестка и перебирала струны. Я была так очарована, что простояла перед ней целый день. И отдала последние деньги. И вот к ней пришел молодой человек, чтобы помочь занести арфу наверх в подъезд, и женщина позвала меня. Она заставляла меня убираться и варить пищу. Она мучила меня занятиями на арфе, но благодаря ей я смогла закончить школу. И теперь у меня есть кусок хлеба. Арфа спасла меня от смерти и от улицы. Иногда мне кажется, что это не я выбрала арфу, а она позвала меня к себе. Арфа спасла меня, и иногда мне кажется, что она меня и убьет. Арфа должна петь, а я не нашла себе замену. Мы умрем в один день.
