А потом трудолюбиво выволакивал из машин беспомощных хонтийцев, стаскивал их к обочине и укладывал в ряд — пусть полежат. Сначала он еще поглядывал с некоторой опаской на холмы по ту сторону границы и даже прикидывал, успеет ли он нажать кнопку на дистанционном пульте и обрушить на дорогу и себя самого огненный ракетный смерч, если оттуда все-таки выползут хонтийские танки, но потом сообразил, что если гипотетический враг и высунет нос, границу ему не пересечь — вляпается в зону действия излучателей и встанет намертво.
Этот враг так и не появился, хотя перетаскивание многих десятков мешкоподобных тел отняло у Максима немало времени. Закончив уборку, он пролез по кабинам всех танков-излучателей и определил, какая из машин держит поле. Работали два излучателя — это было видно и снаружи, по еле заметному дрожанию воздуха вокруг их горбов, — но Максиму надо было определить диаграмму направленности излучения, какая из машин дает сплошное поле, какая направленное.
Оказалось — работала всего одна, генератор второй машины работал на холостом ходу. Вероятно, оператор не успел включить активный режим до того, как получил лучевой удар.
Выключив эту вторую машину, Максим подорвал термической гранатой броневик с оружием и посмотрел, как он весело горит. Потом забрался в работающий танк-излучатель, решительным движением снял поле и бросил в коммуникатор несколько команд, надеясь, что капитан Итарру его поймет и сделает все как надо.
В придорожной канаве зашевелились приходящие в себя хонтийцы, и тогда Максим рявкнул через динамик:
— Не двигаться! При попытке оказать сопротивление все вы умрете от болевого шока! Руки вверх!
Честно говоря, он не очень рассчитывал взять на испуг хонтийских коммандос и даже снова достал дистанционный пульт: как бы все-таки не пришлось разваливать дорогу ракетами. Но обошлось. Диверсанты кое-что слышали об излучателях, а специалисты-техники даже кое-что знали — именно кое-что, — и эти отрывочные знания произвели на них примерно такой же эффект, как на дикарей слухи об огнестрельном оружии и первые впечатления от его действия. Хонтийцы не сомневались, что таинственное излучение может свести с ума (что было не так далеко от истины) и даже убить (иначе зачем тогда надо было так охотиться за этими машинами?), и предпочли не рисковать, тем более что очнулись они безоружными и не совсем еще пришедшими в себя.
Прошло несколько томительно долгих минут, в течение которых Максима пробил пот. Он быстро соображал, что ему делать, если у кого-то из врагов осталось оружие и они решатся на нападение, — давить их гусеницами танка-излучателя или снова включать депрессионное поле, а потом он увидел бегущих к нему молодогвардейцев и вздохнул с облегчением: использовавшие химиотерапию ученики Странника очень быстро оправились от последствий лучевого удара, а их молодой капитан правильно понял полученный приказ и выполнил его наилучшим образом. Все было кончено, и теперь можно было заблокировать и наконец-то убрать подальше этот проклятый блок управления автоматикой «бомбард».
…Метрах в трехстах от шоссе, в свисте винтов, садилась летающая платформа. Надо поговорить с Радой, думал Максим, наблюдая, как она опускается. Сколько же я не спал? Две ночи, да. Ничего, сил для примирения у меня хватит — приеду домой, выключу все линии связи, и пусть там хоть конец света случится. А здесь мое присутствие уже не требуется: к границе подтянулись полнокровная бригада Легиона и армейская дивизия, так что хонтийцы на обострение не пойдут. И вряд ли им нужен обмен ядерными ударами — не самоубийцы же они, в конце концов. А Сикорски как в воду глядел: с этими излучателями будет нам еще мороки, уж очень многие на них зарятся. Хотя тут ни в какую воду и глядеть не надо, нужно просто немножко подумать — головой, — и все станет ясно. Но сейчас мы об этом думать не будем, сейчас мы отправимся домой — к Раде.
И уже шагая к ожидавшей его летающей платформе, Максим вдруг обернулся и еще раз посмотрел на пленных хонтийцев, сидевших в кольце направленных на них автоматных стволов. Он встретился взглядом с поручиком спецназа — судя по шрамам на лице хонтийца и по знакам отличия на его мундире, тот был воякой матерым — и поразился выражению тяжелой ненависти, намертво застывшей в глазах пленного. Кольцо ненависти, подумал Мак, двойное кольцо многолетней взаимной ненависти — сидящие безоружные люди и стоящие люди, вооруженные, одинаково люто ненавидят друг друга Кольцо ненависти — можно ли его разорвать, и если можно, то как?
Глава 5 БЕЛЫЙ ПРИЛИВ
…Тяжелые маслянистые волны грузно шлепались о покатые тела белых субмарин. В открытом океане, в островном полушарии, за тысячи миль от выжженного материка Старых Стран, нет нужды уходить под воду: исконный враг не видит армаду вторжения, а уровень радиоактивного заражения невелик — вся изотопная дрянь, смываемая в океан материковыми реками и речушками, оседает на дно вокруг Мертвых Земель, образуя пояс смерти. А здесь — здесь над волнами с пронзительными криками носятся морские птицы, пену гребней рвут рыбы-прыгуны, похожие на торпеды, и ветер, соленый ветер — дыхание Владыки Глубин — пахнет жизнью, а не смрадом ядерных пепелищ. Океан — спасение айкров; только благодаря океану атомное безумие, опустошившее Старые Страны, не докатилось до берегов архипелага Тысячи Островов. Да, океан — и флот, истребивший все крупные корабли староимперцев и загнавший в полуразрушенные порты последние жалкие посудины, именуемые сторожевыми катерами. Эти катера прячутся за волноломами, густо утыканными орудийными стволами и прикрытыми минными банками, и не отходят от берега на полмили, боясь попасть в прицелы белых субмарин. И правильно делают: у айкров хорошая память. Пятьсот лет айкры помнят, как приплыли к Благословенным Островам корабли с материка и что они принесли. И месть островитян беспощадна: такова воля Владыки Глубин. Время повернулось вспять — пришел час возмездия.
Адмирал Хоронити обвел окулярами всю видимую часть горизонта и удовлетворенно опустил бинокль. Адмирал был доволен, хотя его скуластое лицо оставалось бесстрастным — командующий группой флотов «С» Сугга Хоронити был истинным айкром-воином, в жилах которого текла кровь древних вождей Благословенных Островов.
Поверхность океана, насколько достигал взгляд, сплошь покрывали «белые морские змеи»: две с половиной сотни подводных кораблей, строго выдерживая курс и заданные интервалы, шли к берегам Старых Стран. Волны покорно расступались под форштевнями армады, и скользящие струи ветра облизывали жерла крупнокалиберных орудий, угрожающе торчавших из носовых артиллерийских рубок. Пушки ждали команды «Огонь!», и команда эта будет дана, как только на горизонте прорисуются очертания проклятого материка и субмарины, подкравшиеся под водой, морскими чудовищами всплывут из пучины. И тогда орудия выплюнут тяжелые фугасные снаряды, с направляющих сорвутся управляемые зажигательные ракеты, и на Страну Отцов падет смерть. А потом, прогрохотав сапогами по железным трапам, десантники — двадцать тысяч отборных воинов, умеющих убивать, — сядут в быстроходные моторные шлюпки и прыгнут на берег через полосу прибоя.
Староимперцы ничего не смогут сделать: флота у них нет, на северной границе идут бои с хонтийцами и отрядами пандейских амазонок, с юга приливной волной накатываются варвары, в стране беспорядки, и даже Легион, щит и меч Неизвестных Отцов (которых уже нет), раздерган на части сумятицей гражданской войны. А если десант и встретят редкие танковые патрули — разве они остановят огненный вал возмездия? Правда, новые правители старой империи в отчаянии могут ударить по флоту вторжения атомными баллистическими снарядами, но вряд ли этих снарядов у них много, а флот островитян растянется вдоль всего побережья — попробуй накрой. Да и группа флотов «С» не будет изображать собой учебную мишень — с первой волной десанта пойдут плавающие танки, вонзятся стальными зубами в материковую плоть, а с подводных авиаматок поднимутся летающие платформы, способные залить жидким огнем любой квадрат в сотнях миль от береговой черты. И ужас, смертный ужас, верный помощник посланцев Белого Города, погонит уцелевших обитателей материка прочь, подальше от беспощадных детей моря, которые не берут пленных и не оставляют в живых никого — ни женщин, ни детей.
