Да, меняются времена… Голова О’Спады склонилась к плечу, взгляд снова скользнул к городским улицам, но теперь это зрелище не принесло ему никакого удовольствия. Обширна Ро’Кавара, богата, думал он, потирая горб скрюченными пальцами, но сколько народу — и в городе, и вокруг! Гудят, роятся, подобно осам в гнезде… Скоро ни земли им не хватит в Кайбе, ни жилищ, ни пищи, ни ткани для одежд, ни добычи в море…
Вздохнув, старый властитель опустил руку и кивнул О’Каймору:
— Ну, говори, тидам.
— Пустили ко дну накамский парусник, мой повелитель… в спокойном месте, в порубежье Одиссара и Тайонела. — Прочистив горло, тидам вытащил из-за пояса бумажный свиток и, заглядывая в него, принялся перечислять: — Взяли полторы сотни кругов воска общим весом в пять быков… сотню больших горшков с медом, полсотни с целебным жиром… четыреста двадцать шкур, медвежьих и волчьих… соболиных — шестьдесят, все хорошего качества… бобровых…
О’Спада махнул рукой и скривился — в пояснице стреляло, тощие же колени казались двумя свинцовыми шарами.
— Сколько всего, сын черепахи?
— По ценам РоКавары — шестнадцать тысяч шестьсот за весь груз, ахау, — О’Каймор сверился с цифрами в конце списка. — Сераир готов взять шкуры и меха — для Коатля, я полагаю, а Ганло уже трясет монетами, хочет откупить все остальное.
— Хорошо. Пятую часть, как всегда, сдашь в казну, остальное — тебе и твоим людям. Есть убытки?
Тидам осторожно откашлялся.
— У тебя — никаких, досточтимый, ибо корабли не пострадали. У меня… Ну, у меня есть кое-какие потери… убитых — семьдесят два, да раненых почти столько же…
— Хей-хо! — Рука ОСпады вновь потянулась к горбу; спина его и поясница мучительно ныли, но за много лет он притерпелся к страданиям. — Хей-хо, тидам! Боюсь, всей твоей доли не хватит, чтобы рассчитаться с вдовами погибших… Что-то ты стал дешево ценить своих людей — по сотне чейни за голову!
— Видишь ли, мой ахау, этот корабль вез отряд тайонельских воинов — лучших, из людей самого светлорожденного Харада.
— А! Значит, кроме паршивых шкур и вонючего жира, там нашлось еще что-то ценное? — В выцветших глазках ОСпады мелькнуло любопытство.
— Погребальный челн Эйчида, младшего сына Харада. — Тидам ухмыльнулся. — Благородному сахему не повезло — он отправился в Одиссар, и там его сразил другой благородный сахем, из отпрысков Джеданны.
— Испытание кровью… — задумчиво протянул старый владыка. — Слышал я о таком их обычае, слышал…
О’Каймор пожал плечами:
— Нелепость, клянусь клювом Паннар-Са! Зачем юношам светлой крови выпускать друг другу кишки? Для доказательства своей доблести? Ну, так они могли бы придумать что-нибудь поумнее… скажем, отправиться в набег или…
Старик прервал тидама, махнув в его сторону рукой:
— Ты не понимаешь, О’Каймор. Тебе известно, что светлорожденные не похожи на прочих людей, но знание это мертво, ибо ты не прочувствовал его всем сердцем. Вот, гляди! — Властитель Ро’Кавары с усилием поднял тонкие руки. — Мне восемьдесят лет, кости мои грозят проткнуть кожу, суставы задубели, как панцирь черепахи, пальцы скрючены, плоть усохла, так что вешу я не больше ребенка… Человек же со светлой кровью в моем возрасте бодр и полон сил, и таким остается он и в девяносто, и в сто лет, а некоторые — и в сто двадцать. Рассказывают, что кое-кто из них доживает до двухсот… — О’Спада печально вздохнул и опустил руки. — Ну, и что из этого следует, как ты полагаешь?
О’Каймор в некоторой растерянности оглядел террасу, словно ответ мог скрываться где-то среди гладких навощенных досок пола или между деревянных колонн, что поддерживали кровлю. Но просторная терраса была пуста; на ней лежало несколько тростниковых циновок, да позади — там, где высились стрельчатые арки дворца, облицованные разноцветной майоликой, — маячили фигуры полуголых стражей.
Наконец тидам выдавил:
— Я думаю, что светлорожденные в зрелом возрасте очень мудры… столь же мудры, как ты, мой ахау… Я не раз размышлял об этом и решил, что власть их над людьми велика, а опыт, знание жизни и близость к богам внушают страх. Я и сам…
— Ты,- сын черепахи, О’Каймор, ибо в мыслях своих ничем не отличаешься от суеверного погонщика быков! Ты говоришь, что светлорожденные мудры, а перед тем удивлялся нелепости их обычаев! — Ладонь старика, похожая на крабью клешню, легла на переплет книги. Некоторое время он, раздраженно кривясь, рассматривал ее, потом поднял глаза на тидама. — Да, они живут долго, но они — люди, и есть среди них умные и глупые, жадные и щедрые, властолюбивые и бескорыстные… Но сейчас я хочу сказать о другом: их сагаморы правят много десятилетий, и у них много сыновей, очень много, О’Каймор. Наследником же считается не старший, а младший, кому стукнуло двадцать, — коли он прошел испытание кровью. Неужели ты и сейчас ничего не понимаешь, потомок ящерицы?
О’Каймор с виноватым видом покачал головой.
— Ахау Великих Очагов живут долго, и в день смерти их старшие сыновья — мои ровесники… а жизнь должна идти вперед, О’Каймор! Новый сагамор должен быть крепок и молод — молод в том смысле, как это понимают светлорожденные. Вот почему наследник — младший! Но!.. — О’Спада многозначительно покачал костлявым пальцем. — Но есть и еще одна причина. Много сыновей — много ревности… Всякому из них хочется стать владыкой, когда прежний сагамор умирает, и в свалке более старшие и опытные могут оттеснить молодого, коль доблести его невысоки. А потому молодой должен пройти испытания — тяжкие испытания! — доказав свою силу, ловкость и ум. Известно, что все на свете имеет свою цену: за плащ из шерсти платят серебром, за полные житницы — потом, за мудрость зрелых лет — муками в юности. Так что не считай глупыми обычаи потомков богов, О’Каймор, ибо они знают, что делают. Лишь самые крепкие их сыновья достойны жизни, прочие же отправляются в Чак Мооль, к грозному Коатлю.
— К тому же меньше сыновей — меньше свар, и наследнику проще взять власть… Понял, недоумок?
Тидам размышлял над услышанным, поигрывая свитком из тонкой одиссарской бумаги, все еше остававшимся в его руках. Он не обижался на О’Спаду за резкие слова; в последнее время старик все чаще приходил в раздражение, то от непонятливости своих слуг, то из-за болей в костях. Но он был хорошим господином, не слишком жадным, умным и предусмотрительным, и О’Каймор служил ему столь же преданно, как и покойный отец.
Он отложил свиток и задумчиво произнес:
— Слышал я, что Эйчид из Тайонельского Очага был умелым и сильным воином…
Владыка Ро’Кавары, потирая спину, одобрительно кивнул.
— Вот сейчас ты сказал мудрые слова, ОКаймор, и мы, закончив с поганой накамской лоханью, можем перейти к более важным делам. Во имя Шестерых! — Ритуальным жестом старик коснулся груди и дунул в полураскрытую ладонь. — Я полагаю, весть, которую ты привез, стоит дороже всех товаров, что отправляются из Накамы за три года! Теперь мы знаем, что этот Эйчид был хорошим бойцом — пусть он сойдет в Чак Мооль легкими путями, по мосту из радуги или морской пены… Хороший воин Эйчид, но тот, кто его победил, еще лучше! Ведь так?
