Барнара, видимо, одолела такая же тоска, потому что он вдруг выпалил вопрос, от которого в другое время его удержало бы простое сострадание к нашему проводнику. Но сейчас ненавистное однообразие окружающего пейзажа взяло над ним верх, и он, не сдерживаясь более, спросил:
– И все-таки, что в нас есть такое, что заставляет их так жадно охотиться за нами, Пират? Не могут они, что ли, друг другом наесться?
Барнар немедленно пожалел о сказанном, в его взгляде, устремленном на Гильдмирта, ясно читалась мольба о прощении. Но все же и он, и я ждали ответа. Долгие болезненные размышления снова окрасили глаза Пирата в цвет свежей крови, но голос его был спокоен и даже мягок.
– Кто же больше страдает от их неутолимого голода, чем они сами, Барнар? От кого бы они ни произошли, их существование преследует одну-единственную цель: охоту для утоления голода. Вся их жизнь есть один нескончаемый, ничем не просветленный процесс добычи пищи.
(Слушая, я вдруг увидел, как по ближайшей к нам стене тумана пробежала щель, раздвинулась и за ней приоткрылся уходящий в зыбкую глубину кривой коридор.)
– И кто, кроме людей, обладает волей, намного превосходящей их телесную природу? Чье «я», воспарив мечтой к новым высотам, способно поспорить как с нынешними обстоятельствами, так и собственными прошлыми деяниями, а тем более бросить им прямой вызов?
(Крохотное, еле различимое нечто отчаянно рвалось вверх по кривому коридору – маленькое пятнышко, точка, еле видимая сквозь полупрозрачную дымку тумана.)
– Именно это уникальное стремление достичь того, что не предусмотрено природой, проливающее совершенно новый свет и придающее новый смысл бездушному, так называемой реальной жизни, и жаждут попробовать на зуб демоны. Каждый раз, когда демону удается подчинить себе человеческую волю, сломить ее, он как будто пробует редкий наркотик, дарящий ему несколько мгновений блаженного забытья, вызванного кратким прикосновением к невообразимо богатому и разнообразному миру человеческого опыта.
(Крошечный гомункул, голый, блестящий, точно от пота, несся по коридору вверх. Вот он достиг отверстия в стене тумана, вот высунул на поверхность руку, как вдруг из туннеля выскочила чешуйчатая лапа, ухватила человечка за пояс и уволокла назад, в глубину. Щель в тумане тут же захлопнулась, точно и не бывало.)
Чем дольше ступни моих ног чувствовали сквозь доски палубы, как мечется и тяжко дышит море, точно больной в горячечном бреду, тем сильнее не давал мне покоя вопрос, что же заставило Гильдмирта бросить вызов именно этому миру, помериться силами именно со здешней магией. Но я упорно держал язык за зубами до тех пор, пока мы не стали свидетелями одного из множества явлений, постоянно происходящих в глубине этого моря. До сих пор водная стихия лишь намекала о том, что происходит внутри нее, выбрасывая обломки, наводящие на мысль о кораблекрушении, да изредка взрываясь бурными, но скоропреходящими конфликтами. Теперь же перед нашими глазами возникло сооружение, состоявшее из трех виселиц, которые словно парили в воздухе на расстоянии примерно шестидесяти футов от поверхности воды. На них, с характерным для повешенных видом унылой праздности, болтались двое голых мужчин и одна женщина. Пока мы приближались, из воды выпрыгнула огромная крылатая тварь с квадратной пастью, формой напоминающей гроб, накренилась в полете и зацепила крылом ближайшую виселицу, отчего все три тотчас закачались, как маятники. На лету тварь упаковала в свой гроб один из трупов и резко дернула вверх, однако веревка, вопреки ожиданиям, не лопнула, а потянула рептилию назад с такой силой, что та шмякнулась спиной о воду, подняв тучи брызг. Зажатый в ее челюстях труп был вполне настоящим, но отличался необычайной тягучестью и эластичностью, так что, когда крылатый ящер попытался снова раскрыть пасть, продырявленное клыками тело мужчины растянулось до ширины семи или восьми футов. Под водой загрохотала тяжелая цепь, и виселицы плавно затонули, увлекая за собой рептилию, которая в конце концов тоже нырнула, но далеко не столь грациозно.
Когда эта сцена осталась у нас за кормой, я не удержался и выпалил:
– О благороднейший из пиратов, заклинаю тебя Черной Трещиной, всем, что оттуда выползает и что в ней исчезает бесследно, скажи, ну почему здесь! Почему именно это мрачное царство ты решил избрать местом для своих подвигов? При всем моем уважении, твой выбор кажется мне бредовой идеей, сути которой я никак не могу постичь.
Гильдмирт вдруг улыбнулся, чего не делал уже очень давно.
– Неужели и в самом деле не догадываешься? Может быть, тебе знакомы – интересно, читают ли еще наверху Квибла? – эти строки:
Для всех, кто хочет знать,
Откуда вышли и куда уйдут опять.
На этот раз Барнар сообразил быстрее меня и процитировал в ответ:
Наследуем ли мы им иль они нам?
Мы – дети их или отцы им?
– И у тебя есть ответ на этот вопрос, Пират?
Гильдмирт покачал головой.
– Не ответ. Мнение. Что касается неопровержимых доказательств или хоть сколько-нибудь ясных свидетельств…
Я тронул его за руку.
– Вон там, смотри, вода кипит.
Пират взял риф, и мы обогнули бурлящее место. Из него, как из котла, выскакивали, отчаянно пихая и толкая друг друга, какие-то фигуры. Прежде чем мы успели хоть что-нибудь разобрать, Гильдмирт заявил:
– Ну вот, кто-то напал на рощу сидельцев, наверное, большой Дандабулон. Дерущихся мы не увидим, только то, что от них осталось. Смотрите, смотрите! Видите?
Мы увидели. Кипение битвы постепенно смещалось в сторону от нашего курса, выброшенные на поверхность океана обломки начали дрейфовать в разных направлениях. Сначала нам показалось, что это всего лишь осколки гигантских веерообразных кораллов, красные, зеленые, угольно-черные. Потом мы разглядели, что к ним каким-то образом прикреплены части человеческих тел. То рука, то нога, а вот и половина человеческого тела от диафрагмы вверх; все они плыли медленно кружась, их кровь смешивалась с водой океана. Существо широко раскрыло рот, выдавил громкий, но совершенно нечленораздельный звук – последнюю каплю жизни, еще остававшуюся в нем, – и умер. Гильдмирт немного приподнял парус и направил нашу лодочку в обход места трагедии, откуда все шире расплывались по воде окровавленные останки.
– Человек! Живой! – воскликнул Барнар. – Вон там, глядите!
Это была женщина. Огромный веер, на котором она была распята, уцелел, и только теперь мы разглядели, что он вырастает из ее же плоти. Непомерно увеличенный спинной хребет женщины составлял его основание. Серые ниточки нервов и красно-синяя сетка сосудов, выходя из ее боков, прорастали коралл насквозь. Длинные черные волосы короной окружали голову, раскинувшись по волокнистому вееру, как виноградная лоза по стене. Два тонюсеньких нерва, которые вытягивались из сосков, и обильная растительность, покрывавшая низ живота, довершали ее оковы сверху и снизу. Обломок медленно кружился, волоча за собой вырванный корень. Увидев нас, женщина буквально впилась в наши лица взглядом. Когда-то она была очень красива. Мы повернулись к Гильдмирту. Он отрицательно покачал головой.
