Она ушла к себе в комнату; настроение у нее было такое приподнятое, что она даже спросила себя: «Почему это ты так ликуешь?» Но такое состояние продолжалось лишь до тех пор, пока она не вспомнила о самом Билли. Она не видела его года два или три. А он, должно быть, где-то видел ее, иначе откуда эти восхваления — ведь едва ли у него сохранилось приятное воспоминание об их последней встрече.
Однажды, в жаркий сырой день, когда в воздухе стоял туман от испарений, Марта целых два часа ползла на животе сквозь мелкую поросль, чтобы подобраться к большой винторогой антилопе, щипавшей траву на Ста акрах, и подстрелить ее. Выбрав удобное место, Марта только приладила ружье и прицелилась, как рядом прозвучал выстрел, антилопа упала, а из-за деревьев в нескольких шагах от нее вышел Билли ван Ренсберг и с видом победителя остановился над тушей животного.
— Это моя антилопа! — взвизгнула Марта.
Она была вся покрыта красной грязью, волосы у нее свисали прямыми прядями на плечи, из глаз текли слезы, прокладывая борозды по перемазанному грязью лицу. Билли извинился, но не уступил, а лишь ухудшил положение, предложив Марте половину добычи. Но ведь ей было нужно вовсе не мясо! Он уселся верхом на тушу и начат сдирать шкуру. Это был загорелый малый с копной густых волос; время от времени он удивленно поднимал голубые глаза на девочку, которая все кружила вокруг него и, плача от ярости, твердила:
— Это нечестно, это нечестно!
А под конец, когда в пронизанном солнцем воздухе разлился горячий запах крови, она сказала:
— Ты просто мясник, вот ты кто!
С этими словами она повернулась и зашагала прочь по большим красным глыбам земли, изо всех сил стараясь казаться равнодушной. Марта давно уже считала, что это происшествие принадлежит к поре ее детства, а потому не должно ее больше занимать. И сейчас ей было не по себе при мысли, что Билли, быть может, все еще помнит о нем. Вообще одна мысль о Билли вызывала в ней поистине необычное чувство обиды, а потому она решила о нем не думать.
Все это было в среду. В последующие два дня Марта почти ничего не ела и не спала — так ей не терпелось, чтобы поскорее наступил долгожданный день. Вечеринка, назначенная на субботу, казалась ей как бы вступлением в новую жизнь, а дом ван Ренсбергов представлялся чуть не дворцом, полным молодежи, которая на самом деле имела очень мало общего с теми сказочными образами, которыми Марта населила свой легендарный город. Квесты с опаской и удивлением поглядывали на дочь, которая из молчаливой, все критикующей девушки превратилась в оживленную взвинченную болтушку с горящими от волнения глазами, какой и полагается быть девушке, собирающейся на свой первый танцевальный вечер.
Больше всего волновала Марту проблема туалета — ведь Марни, которая с тринадцати лет одевалась как взрослая, будет, конечно, в вечернем платье. Миссис Квест попыталась предложить что-то розовое в оборочках, принадлежавшее в свое время ее десятилетней двоюродной сестре, уверяя, что оно от Хэррода, а это уже гарантия хорошего вкуса. Марта только рассмеялась — да иного ответа миссис Квест и не заслуживала, ибо она все еще видела свою дочь двенадцатилетним ребенком с бантиком в волосах, этакой «Алисой в Стране чудес», ибо такой образ позволял пока не думать о Билли и ему подобных. Вспыхнула ссора: Марта принялась язвительно объяснять, почему, даже если бы ей и было двенадцать лет, она все равно не могла бы появиться в этом розовом жоржетовом платьице у ван Ренсбергов — ведь не обязательно же экспортировать еще и «добропорядочных английских девочек». Дело кончилось тем, что миссис Квест вышла из комнаты, с горечью заявив, что все это капризы и пусть Марта не воображает, что ей станут покупать новое платье — им это не по карману. Она велела выгладить розовое платье и положить Марте на кровать, а Марта поспешно спрятала его: одна мысль о том, что сказали бы ван Ренсберги, увидев это прелестное скромное детское платьице, приводила ее в ужас.
В пятницу утром она позвонила мистеру Макферлайну, и еще не было девяти, как она уже стояла у поворота, поджидая его.
Мистер Макферлайн на этот раз ехал на станцию медленнее обычного. Его озадачивала Марта, которая всего на днях с детской непосредственностью приняла от него десять шиллингов, а сейчас пользуется его услугами со спокойной бесцеремонностью хорошенькой молодой женщины, считающей само собой разумеющимся, что мужчинам нравится, когда прибегают к их услугам. Она смотрела не на него, а на вельд, простиравшийся за окном. Наконец он спросил:
— Что это вас так влечет на станцию?
— Мне надо купить себе материи на платье, — заявила она.
Такой ответ не давал ему никакой зацепки ни для того, чтобы пошутить, ни — тем более — для того, чтобы поцеловаться; да и вообще эта строгая молодая особа, повернувшаяся к нему в профиль, как если бы его тут и не было, пожалуй, не из тех, кого можно поцеловать. Словом, мистеру Макферлайну напоминали о его возрасте, а это было для него непривычно. Года два назад вот эта самая девчонка вместе с братом приезжала на велосипеде к нему на рудник; они ели шоколадные вафли, слушали всякие истории, которые он им рассказывал, и с немалым смущением принимали деньги, которыми он с немалой щедростью их одаривал. Всего каких-нибудь два года тому назад он шлепал Марту, дергал ее за косы и называл «милочкой». И сейчас он прочувствованно сказал:
— Отцу твоему не везет, зато у него есть кое-что получше денег.
— Что же это? — вежливо спросила Марта.
Пыльная дорога, сплошь изрытая колеями, как раз круто пошла под уклон, и он не сразу мог повернуться к Марте. А она в упор смотрела на него, и в глазах ее медленно разгорался насмешливый огонек, заставивший его покраснеть. Бесстыдная мысль пришла ему в голову, но он тотчас прогнал ее — не из опасения, что соседи узнают об образе его жизни, а потому, что Марта была еще слишком юна: не может же она показать ему, что ей все известно; но что-то в ее лице заставило его подумать о своих многочисленных детях в деревне, и даже не столько, о них, сколько об их матерях.
Марта с коротким смешком снова отвернулась к окну. А он буркнул:
— Везет твоему отцу, что у него такая дочка. Смотрю вот я на тебя, милочка, и жалею, что не женился.
Марта опять повернула голову и посмотрела на него: брови ее приподнялись, а рот скривился в презанятную гримаску.
— М-да, — сказала она, — вы, конечно, не могли жениться на всех. Это ясно.
Они как раз подъехали к станции, и он рванул к себе рукоятку тормоза. Его крупное правильное лицо, испещренное сетью мелких красных жилок, побагровело. Марта открыла дверцу, вышла и очень вежливо сказала:
— Спасибо за то, что подвезли.
Уже удаляясь, она через плечо одарила его сияющей веселой улыбкой, одновременно и разозлившей мистера Макферлайна и как бы снявшей с него чувство вины. Он посмотрел вслед Марте, шагавшей своей угловатой, несколько деревянной походкой в направлении лавки Сократа, и ругнулся про себя: «А чтоб тебя черт побрал, маленькая…» Но тут же рассмеялся и в отличнейшем настроении отправился в город; впрочем, в глубине души он чувствовал себя неловко: когда он бывал пьян, то любил поразмыслить над тем, какой он великий грешник, — в такие-то минуты он и посылал местным благотворительным учреждениям чеки со щедрыми даяниями.
