Сразу же после выстрела спина Иты прогнулась дугой, как будто магическая стрела потянула за собой молодое, полное сил и энергии тело, а затем невидимая нить лопнула, и девушка обмякла. Страшная слабость охватила Иту, лучница упала на колени, усилием воли заставив себя сфокусировать взгляд на быстро удаляющейся огненной точке, забравшей у нее треть жизненных сил.
Дочь человека и женщины-эльфа была уверена, что не промахнулась. Стрела поразит цель, это не подлежало никакому сомнению. И в тот самый миг, когда ослепительная вспышка света ударила по глазам девушки, слабость взяла свое, и Ита потеряла сознание. Но прежде, уже стоя на краю, отделяющем реальность от бессмысленной пустоты глубокого обморока, лучница успела подумать, что ее клятва исполнена. Убитый отец отомщен, и отныне все станет как прежде: ненависть навсегда уйдет из ее сердца, оставив после себя только воспоминание, которое со временем забудется, словно тревожный сон. Если бы в этот момент кому-нибудь удалось прорваться сквозь мутную пелену беспамятства и задать Ите один-единственный вопрос — счастлива ли она, — ответ оказался бы утвердительным. Она действительно была счастлива.
Лежащая на земле девушка выглядела невероятно бледной. Подбежавшие к ней пехотинцу сначала подумали, что она умерла, но умиротворенная улыбка вкупе со слабым, едва заметным дыханием убедили их в обратном.
— А ты говорил: «Ни за что не попадет, ни за что не попадет!» — воскликнул мужчина, первым заметивший странности этой загадочной полукровки, обращаясь к ветерану со шрамом на лице. — А она взяла и попала... Да еще как! Никогда не видел ничего подобного!
— Ну, все мы порой ошибаемся, — задумчиво ответил умудренный опытом воин, проведя рукой по шраму, как будто желая убедиться, что тот никуда не делся. — Главное, чтобы эти ошибки не стоили нам жизни. Иначе... — Он многозначительно замолчал, но и без дальнейших объяснений всем стала ясна его мысль: — Прав бывает лишь тот, кто в конечном итоге остается в живых. Это и есть та главная правда войны, которую уже ничто и никогда не сможет изменить.
* * *
Файта нельзя убить. Это изначально заложено в его природе. Тело огромной двуглавой собаки, в которую был заключен разум заколдованного существа, вообще не имело ни внутренних органов, ни «точек смерти» — зон организма, повреждение которых гарантированно приводит к фатальному исходу. Чисто теоретически его можно было расщепить на составляющие части мощным заклинанием или сжечь во вспышке всепожирающего адского пламени, но посланец богини возродился бы через некоторое время в новой материальной оболочке. По сути, файт был бессмертен. До тех пор, пока он выполнял поручения своей всесильной хозяйки, ему не о чем было беспокоиться — жизнь и судьба преданного слуги находились в надежных руках.
Именно поэтому файт абсолютно спокойно отреагировал на приближающуюся стрелу, хотя ни на секунду не усомнился в ее магической природе.
Огромная собака сделала шаг в сторону, закрыв своим телом человека, который не только являлся Истинным, но и был настолько необходим повелительнице Хаоса, что она послала своего лучшего слугу, чтобы найти и защитить его.
В ответ на это действие стрела чуть изменила направление, пытаясь обогнуть неожиданно возникшее на пути препятствие.
Файт сделал еще один короткий шаг в сторону.
Стрела повторила маневр, подкорректировав траекторию полета.
Двуглавый монстр вновь перекрыл доступ к цели.
Эта игра в кошки-мышки могла продолжаться сколь угодно долго, если бы стрела обладала неиссякаемым запасом энергии. Но ее наконечник уже раскалился добела, и ей было жизненно необходимо прямо сейчас поразить чье-либо сердце.
Последние несколько метров, отделявших охотницу от жертвы, стрела пролетела уже по прямой.
Файт равнодушно смотрел на ее приближение, не испытывая ни малейших эмоций. Если бы он мог заглянуть в будущее, услышав слова человека, лицо которого пересекал длинный уродливый шрам, то, возможно, не остался бы так непробиваемо спокоен.
Но в смутную эпоху войн, меняющих стройный узор мироздания, будущее сокрыто от самих богов, не говоря уже о слугах могущественных небожителей, поэтому даже при всем желании файт не мог заглянуть за грань неведомого.
Стрела вошла в бесчувственную плоть, озарив близлежащее пространство ослепительно яркой вспышкой света. Ей оставалось совершить последний рывок, но — сердца в теле не оказалось.
Магическое оружие впитало в себя треть жизненной энергии женщины, заключив таким образом своеобразный договор, конечным итогом которого должен был оказаться результат, удовлетворяющий каждую из сторон. В противном случае сделка теряла всякий смысл.
Эта древняя стрела не была ни живым, ни магическим существом. Никто бы не смог точно объяснить ее природу. Но кем бы и чем бы она ни являлась на самом деле, ей было необходимо выплеснуть наружу впитанную ранее энергию, чтобы не взорваться изнутри, словно перекачанный воздухом шар.
Она вонзилась в пустое безжизненное тело, однако в нем находился разум, тонкой, почти неуловимой нитью связанный с физической оболочкой, находящейся где-то неимоверно далеко — за пределами этого физического мира.
У стрелы был единственный шанс, и она без колебаний воспользовалась им.
Наконечник отделился от древка, оставшегося в теле бездушного монстра, и, следуя по тонкому, призрачному следу, связавшему разум файта с его телом, переместился в подпространство. Туда, где в глубинах неизведанного следовало искать живое, бьющееся в такт ритму дыхания сердце. Путь был неблизким. Чтобы преодолеть его, наконечнику пришлось пожирать самого себя, черпая необходимую энергию в собственном теле. И когда, наконец, преодолев все преграды, он достиг места назначения, это был уже не наконечник, а истонченная до неузнаваемости игла, которая со всего размаха пронзила неподвижное тело, впившись ледяным жалом в сердце заколдованного существа.
Садовник ухаживает за садом, полководец ведет подвластные ему войска в бой, женщина рожает детей. Солнце всходит и заходит. Весна сменяет зиму. У каждого человека или явления природы своя судьба и свой жизненный путь.
Высшим предназначением стрелы было разрывать сердца. Хорошо это или плохо, правильно или нет — судить не нам. Ответ на этот вопрос лежит вне понимания данного мира. Его нужно просто принять как должное, не пытаясь отвергнуть или втиснуть в узкие рамки устоявшихся стереотипов.
Игла была уже не стрелой, а всего лишь хрупкой тенью, составляющей частью некогда монолитного и сильного существа. Тем не менее, в ней сохранилось главное — тот внутренний стержень, который в конечном итоге отвечал за все поступки и благодаря которому она чувствовала себя живой, несмотря ни на что.
Игла пронзила сердце, но не смогла не то, что разорвать его, ей оказалось не под силу просто остановить мотор, питающий кровью все тело. То, что некогда было стрелой с мощным наконечником, теперь истончилось до неузнаваемости, став тоньше человеческого волоса. И игла оказалась неспособной выполнить свое предназначение.
