Ответил Рис:
— Баррис сказал, что если Дрюс прогонит… ну-у… прогонит англичан, тогда, возможно, Уинн наградит его. Горячим крепким поцелуем…
Уинн хотелось только одного — уползти в густую рощу, что была позади них, и исчезнуть. Надо же было ее детям выбрать именно этот момент, чтобы продемонстрировать свою честность! Ну почему они не вели себя уклончиво с этим человеком, как довольно часто бывало, когда она их о чем-то спрашивала?
— Ступайте в замок, — перебила она, пока близнецы еще что-нибудь не выболтали. Но Кливу, видимо, было так весело, что он не собирался их отпускать.
— Подождите, ребята. Расскажите-ка мне, наградила ли Уинн Дрюса, как предполагал Баррис. — Он повернулся к ней усмехаясь, и ей показалось, что он мог бы проглотить ее одними глазами.
— Конечно же нет, — ответил Мэдок с рассудительностью шестилетки. — Он ведь не прогнал тебя. Ты пришел со своим отрядом, поэтому Дрюс не может получить никакой награды.
— Так вот почему награда от Уинн досталась тебе, — вступил в разговор Рис. — Из-за того, что Дрюс не прогнал тебя.
Клив тихо хмыкнул.
— Часто трудно сказать, почему женщины награждают мужчин поцелуем. Возможно, Уинн удастся объяснить это.
Убийственный взгляд, который она послала англичанину, ничуть не смутил его, и Уинн с трудом подавила раздражение. Но Рис и Мэдок продолжали смотреть на нее, повернув к ней наивные любопытные мордашки.
— Я полагаю… шесть лет слишком юный возраст, чтобы обсуждать… подобные вещи, — запинаясь, проговорила Уинн. — Лучше вернемся к этому разговору, когда вы немного подрастете.
— Но, Уинн…
— …мы уже большие.
Клив подошел к мальчикам и остановился позади них, положив каждому на плечо руку.
— Ребенку лучше всего всегда говорить правду, — сказал он, хотя хитрое выражение на его худом лице сводило на нет это высокопарное наставление.
— А что вы-то знаете о воспитании? — возразила Уинн. — У вас разве есть дети?
— Нет, но я не забыл уроков детства. Так или иначе ребенок всегда сумеет справиться с правдой. А вот постоянная ложь причиняет боль.
Казалось, в эту секунду между ними зародились новые отношения. Злорадство и издевка уступили место мрачной и тягостной прямоте. Ее раздражение и гнев по поводу той неловкой ситуации, в которую он ее поставил, — а также неподобающих чувств, которые он в ней вызвал, — были вытеснены воспоминанием о гораздо более глубоком конфликте между ними. Клив хотел, чтобы по крайней мере один из ее детей узнал своего отца — несомненно, это и была та «правда», о которой он говорил. Но она хотела для всех своих детей только истинного добра, а английского папочку никак нельзя было отнести к этой категории. Это был как раз тот случай, когда правда только ранит ребенка, и больше ничего. А Уинн не могла позволить, чтобы кто-то причинил боль ее малышу.
Она встрепенулась и бросила на англичанина холодный взгляд.
— Рис, Мэдок. Нам пора возвращаться в замок. Мы позже закончим этот разговор, — добавила она, предупреждая протесты, которые неминуемо должны были последовать. Затем, не дав им возможности на малейшее возражение, она схватила их за руки и потащила с собой.
— Уинн, что с тобой случилось? — жалобно спросил Рис, как только они оказались дома.
— Почему ты сердишься…
— …на нас?
Уинн вдруг охватила огромная усталость, когда она обратилась к непослушным братьям.
— Я вовсе не сержусь на вас, — ответила она, потом порывисто наклонилась и крепко прижала к себе ребятишек. — Совершенно не сержусь. Я слишком люблю вас обоих, чтобы сердиться.
Рис чуть отстранился, чтобы взглянуть на нее.
— Но ты сердилась на нас, когда мы попытались раскачаться на той лозе, — напомнил он.
— То совсем другое дело, милый. Я испугалась за вас, поэтому сильно рассердилась. Но это произошло только потому, что я вас очень люблю.
Лицо Мэдока в замешательстве сморщилось.
— А на Клива ты тоже сердишься, потому что любишь его?
Услышав такую нелепость, Уинн от удивления открыла рот.
— Это я-то люблю его ? Как… как глупо так думать. Мэдок, я вовсе не имела в виду, что я люблю каждого, на кого сержусь. Ты и остальные дети — другое дело, я о вас беспокоюсь, поэтому иногда кажется, что я сердита. Но я всегда — всегда! — люблю вас. Даже когда наказываю. А что касается Клива Фицуэрина…
Она замолчала, не зная как объяснить свой гнев к англичанину и при этом не проговориться о цели его приезда в Уэльс.
— Клив Фицуэрин из Англии, а Англия враг Уэльса. Вы это уже знаете.
Когда оба брата кивнули, ей стало как-то спокойней. По крайней мере, она убедилась, что находится на правильном пути.
— Мне очень трудно доверять англичанам. Даже когда они ведут себя как друзья, я боюсь, как бы они не обратились в наших врагов.
Последовало короткое молчание, пока братья переваривали услышанное.
— А вот Дрюс на них…
— … больше не сердится.
— Да, но я уверена, что Дрюс все время настороже, на всякий случай.
— Но… но зачем ты тогда подарила Кливу награду?
— Да, Уинн, зачем ты тогда подарила ему горячий поцелуй, который должен был получить Дрюс?
Уинн опять потеряла опору под ногами. Она потянулась к амулету и начала его нервно гладить.
— Это была вовсе не награда. Да и вообще Дрюс де хотел…
— А Дрюс рассердится, что ты отдала его награду Кливу? — перебил ее Мэдок.
— Нет! — воскликнула Уинн и прикусила в нерешительности нижнюю губу. — Но я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас рассказал ему об этом.
— А почему?
— Ну, видите ли, Дрюс иногда бывает чересчур заботлив, и он может рассердиться на англичан.
— Но почему?
— Потому что… потому что он не хочет, чтобы англичане слишком долго задерживались в Уэльсе.
— Но почему? — продолжали хором допытываться темноголовые мальчишки.
— Потому что… — Она вздохнула от безысходности. — Потому что потому. — Она присела перед близнецами и попыталась, как могла, изобразить оживление. — Это будет наш маленький секрет. Наша особая тайна. Договорились?
Мальчишки обменялись взглядами. Потом дружно кивнули.
— Дрюс никогда не догадается, что его награда досталась Кливу.
— Мы ни за что ему не расскажем.
— Вы не должны никому рассказывать, — настойчиво произнесла Уинн. Хотя ей очень хотелось изменить мнение детей, будто поцелуй служит наградой, она знала, что это невозможно. Стоило близнецам вбить себе что-нибудь в головы, ничто не могло переубедить их. У нее оставалась только одна надежда: взять с них клятву сохранить все в тайне. — Ни одной живой душе, — повторила она. — Обещаете?
