Ромиль провел полдня, сидя в закусочной и слоняясь вокруг дуба. Он даже нарисовал его, просто потому что делать больше было нечего. Патрисия появилась только во второй половине дня. Он сел в ее красный «додж», и они поехали туда, где можно было остаться вдвоем.
Через несколько дней Ромиль переселился в пригородный мотель — так было удобнее, чтобы не мозолить глаза в городе. Они старались проводить как можно больше времени вдвоем. Вместе ездили на этюды. Она рисовала мило, воздушно, но без особой искры. Ромиль делал вид, что пишет, но дальше набросков никогда не продвигался.
Настоящая работа начиналась только с приходом боли. Когда рука ныла как оголенный нерв, он делался все беспокойнее и спешил остаться наедине с мольбертом. Постепенно боль становилась невыносимой, он сжимал зубы и старался сконцентрироваться на холсте, увидеть, что нужно сделать, чтобы избавиться от тяжести и ноющей боли. А потом наступал провал, темный период, когда художник творил, не осознавая, что и как делает, и лишь в конце бывали моменты просветления, когда освобождение от боли наполняло его душу и ослабевшее тело экстазом.
15— По поводу вашей просьбы, профессор Райтвелл, — Синтия дождалась, пока последний студент покинет аудиторию, и лишь тогда подошла к преподавательскому столу.
— Да-да? — Он даже не пытался скрыть свое нетерпение.
— Я не могу вам помочь. В клинику попасть невозможно, дед отказал в моей просьбе. А бабушка… она тоже не заинтересована в том, чтобы ворошить прошлое.
— Жаль, очень жаль… — Райтвелл опустился на стул. Вот черт! Парень соскочит с крючка. Может, отправить его в Париж? Но где гарантия, что монах-сторож захочет с ним разговаривать? Нет-нет, даже мысль о том, чтобы сообщить кому-то о пережитом на крыше собора ужасе, пугала профессора. Ему казалось, что таким образом он протянет ниточку к себе и, кто знает, вдруг те твари как-то доберутся до него? Что-то подсказывало Райтвеллу, что Атлантический океан, отделяющий Старый Свет от Нового, не станет серьезным препятствием для его ожившего кошмара.
Опомнившись, он поднял голову и встретился глазами с Синтией. Девушка смотрела на него внимательно и как-то… изучающе.
— Зачем вам нужен одержимый, профессор? — спросила она.
— Я же объяснил…
Девушка передернула плечами и пошла к двери.
— Мне нужно вызвать демона, — неожиданно для себя самого выпалил Райтвелл.
Синтия вернулась, положила книги на стол и присела на скамью.
— И зачем же вам демон? — вкрадчиво спросила она. — Собираетесь продать душу?
— Нет. Это, собственно, нужно не мне, а одному моему знакомому…
Постепенно она вытянула из него всю историю, потом задумалась и сказала:
— Я постараюсь договориться с одной женщиной. Она колдунья и у нее есть… определенные способности. Но вы должны быть готовы потребовать со своего клиента большую сумму. И половину этой суммы получу я.
Некоторое время они торговались, но в конце концов все же сошлись в цене.
* * *
Местечко, где обитала потомственная ведьма миссис Лумос, называлось Клэрити, и ехать туда от Массачусетса было долго, несколько часов. Райтвел вел машину по очереди с Синтией, Ромиль сидел сзади, невидящими глазами глядя в окно. Он не мог разговаривать, не мог думать — он просто ждал.
Миссис Лумос встретила их на пороге маленького и не слишком опрятного дома, обитого грязно-серым сайдингом. Во дворе, огороженном сеткой-рабицей, копошились куры. Напротив одноэтажного домика стоял ржавый пикап без колес. Некоторый смысл его существованию придавали два мелких чумазых ребятенка, игравших в такси — они по очереди рулили и тарахтели, изображая звуки мотора. Завидев чужую машину, они убежали, прихватив с собой руль.
Райтвелл внимательно разглядывал миссис Лумос. Предки родом, наверное, с Ямайки, решил он. Далеко за семьдесят, кожа коричневая и сморщенная как у старого чемодана, волосы почти совсем седые, и вся старуха какая-то неухоженная, как и ее дом. Все трое сумбурно поздоровались, и миссис предложила зайти в дом. Она явно готовилась к их приезду, так как в гостиной было прибрано, и занавески на окнах контрастировали новизной с выгоревшей и давно не чищенной обивкой мебели. Гостиная оказалась маленькой, и вчетвером они еле разместились: миссис Лумос в кресле напротив телевизора, Ромиль и Синтия на диване, а Райтвеллу достался неудобный стул с прямой спинкой. На столике перед диваном дожидался графин с лимонадом и стаканы.
— Угощайтесь, — кивнула хозяйка.
Синтия вежливо поблагодарила и, наливая в стакан мутноватую жидкость, принялась рассказывать:
— Вот, миссис Лумос, тот молодой человек, о котором я вам говорила. Его зовут Ромиль, и он приехал к нам издалека.
— Откуда? — бесцеремонно перебила ее негритянка.
— Из России.
— А-а, — она покивала. — А по-английски-то он говорит?
— Говорит, — Синтия метнула на цыгана быстрый взгляд, но тот молчал. — Просто он сейчас нервничает. Там, в России, с ним случилось несчастье. И он надеется, что вы сможете спросить того, кто знает больше чем мы, как ему помочь.
— Значит, тебя покалечил демон? — бесцеремонно спросила старуха.
Ромиль кивнул.
— Покажи.
Некоторое время она рассматривала его руку, потрогала пальцами грубую, покрытую рубцами кожу, покачала головой. Потом налила себе лимонаду, выпила, вытерла рот рукой и спросила:
— И чего ты хочешь?
— Чтобы демон вернул мне руку.
— Он не сможет этого сделать. Мы, люди, уж такие дурацкие. Что оторвано — уже не пришьешь.
Ромиль скривился; он с трудом разбирал шамкающую речь старухи, но смысл сказанного понял.
— Тогда пусть он заберет боль. Я должен вернуться домой, встать во главе семьи, а что я могу, если у меня чуть не каждую ночь мозг выносит от боли?!
Старуха молчала, и Райтвелл решил внести свой вклад в разговор.
— Мы надеялись, — сказал он мягко, — что вам подвластна некая сущность…
— Нет у меня никаких сущностей, — старуха недовольно поджала губы.
— Как нет? — растерялся профессор.
— Бабушка, вызови своего духа, — подала голос Синтия. — Мы заплатим тебе хорошие деньги за разговор с ним. Может, он скажет, как вылечить этого человека, — она указала на Ромиля.
— Духа-то я вызову, чего ж не вызвать. Дух — он мне служит. А то сущность ему подавай…
Ворча, старуха поднялась и ушла в кухню. Синтия сердито зыркнула на Райтвелла, тот виновато улыбнулся и развел руками. Миссис Лумос вернулась довольно быстро. Она принесла черные свечи, поставила их на столе. Плотно закрыла окно. Мелком начертила на столе пентаграмму и в каждом луче поставила какие-то значки. Райтвелл жадно следил за всеми ее действиями. Он даже подался вперед, чтобы видеть, что именно она пишет. Старухе это не понравилось, она бросила мелок, уперла руки в боки и сердито спросила:
