— Что подготовлено?
— Вам надо немедленно лететь в Париж. Вот билет, вылет через три с половиной часа… Вот, на всякий случай, координаты тех людей, которые будут встречать вас в Париже. Вот некоторая сумма денег…
— Я не могу принять это от вас. Я ведь даже не знаю, когда смогу расплатиться. И смогу ли вообще?…
— Во-первых, мои скромные услуги были неплохо оплачены уважаемым Самвелом, а во-вторых, если вы считаете, что этой суммы недостаточно для приличного времяпровождения в Париже, я могу ссудить вам деньги из личных средств сверх того. И поверьте, с оплатой готов подождать.
С этими словами коротышка напыжился и театральным жестом подал Самсут чек.
Самсут почти машинально сложила обе суммы цифры — и обомлела окончательно. С учетом денег, остававшихся на карточке, подаренной отцом, общая сумма складывалась в поистине гигантскую.
— Спасибо, но я ничего… я не стою… зачем… — залепетала она.
— Вы ошибаетесь: вы стоите весьма дорого, — усмехнулся крошечный юрист, и усы его зашевелились, словно в подтверждение сказанного. — А потому — прошу вас взять и мою визитку — как знать, быть может, я вам еще и понадоблюсь.
Он улыбнулся еще шире, сверкнув ослепительными зубами.
«Прямо конек-горбунок какой-то! — с внутренней улыбкой подумала Самсут. — Или нет, так, кажется, говорил не конек-горбунок, а волк. На волка он, конечно, не похож, а за волчка с такими зубами вполне сойдет…»
— А вот скептически улыбаетесь вы зря, — назидательно пробасил волчок-горбунок. — Своей судьбы никто не знает. Всего доброго, мадам.
С этими словами юрисконсульт семьи Тер-Петросянов снова еще более театрально поцеловал Самсут руку.
— Спасибо… — только и смогла произнести окончательно растерявшаяся Самсут.
Выйдя из кабинета она вдруг почувствовала себя такой разбитой, такой старой и мудрой, словно сама вдруг стала старухой Сато. Видно и вправду человек взрослеет не годами, а событиями, душевным опытом. А какой опыт был у нее до сих пор? Только общение с бабушкой, короткий роман с отцом Ванна, преподавание в школе. Ах, да, еще был институт, но ведь это не опыт, а знания. Нет, еще воспитание сына! Но много ли она его действительно воспитывала?… Самсут села на кровать и запустила пальцы в русые, совсем выгоревшие на жарком солнце волосы. И это опыт за всю жизнь — неудивительно, что теперь жизнь решила взять свое и отыграться на ней за все упущенное и недоданное. Только как-то уж слишком разом и сполна. Зато теперь она будет другой, совсем другой, мудрой, прощающей, понимающей. А главное — теперь она будет ясно сознавать всегда и везде, что любое мгновение неповторимо…
Потом Самсут взглянула на часы и принялась быстро собираться — времени до парижского рейса оставалось не так уж много.
* * *
Из ангара Габузов выбрался только за полночь. Погода портилась: тучи ползли по небу медленно и скучно, но в гавани, несмотря на суда, молы, причалы и волнорезы, уже неотвратимо зарождались барашки, обещавшие буквально через несколько минут стать валами в зеленоватой пене бешенства и гнева. Что-то гнетущее повисло в воздухе, и сердце Сергея смутилось. То ли от нервного напряжения последних дней, то ли от выпитого, он ощутил себя словно в какой-то прострации. И тогда, под завывание штормового ветра, ему вдруг стало казаться, что чувство, влекущее его к Самсут, не есть обычная любовь, какую он испытывал когда-то к жене и к немногим другим женщинам — то было нечто гораздо большее, и в то же время меньшее, нежели Любовь. В нем было не столько вожделения, сколько блаженства, в котором купались не только тело, но и душа, и ум… Быть может, это неведомая любовь далекого кровного родства? И не столько желание соединиться в будущем, сколь уверенность в том, что они когда-то были едины в прошлом? Ведь именно испытывая чувство к не ведающей о нем Самсут, он в полную силу ощущал в себе свою армянскую кровь, свои корни, свое неведомое прошлое…
Сергей запрокинул свою не буйную, но основательно хмельную голову, подставляя лицо ветру, и увидел, как в небе, рассекая тучи и оставляя короткий след, прямо над ним пролетает белой, крохотной точечкой самолет. «Курс на север-северо-запад, — машинально подумал Габузов. — Наверное, во Францию. Или в Англию… Там хорошо, но мне, увы, туда не надо».
Высоко плывущая луна,
передай моей красавице много приветов.
— Как я передам ей приветы -
я не знаю, где живет красавица.
— Поднимись над городом,
увидишь высокую стену и за стеной дерево.
Она сидит под тенью дерева,
пьет из светло-синей чаши.
Пьет и поет айрен
«Как прекрасны любовь и вино…» 20
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ОДНИМ — «О, ШАНЗЕЛИЗЕ», ДРУГИМ — «WHAT IS IT?»
Самолет медленно заходил на посадку, а Самсут всё никак не могла поверить, что с минуты на минуту окажется в Париже. Подобное не могло ей присниться даже в самом отчаянном сне. Когда-то, еще совсем девчонкой она, как и все советские дети, читая «Трех мушкетеров» и «Графиню де Монсоро» ничуть не сомневалась в том, что как только вырастет, обязательно попадет в этот сказочный город. Но время шло, безальтернативная советская действительность брала свое, и ни о каком Париже даже мечтать не приходилось. А потом, когда безапелляционная хватка советской власти сменилась жестокими понятиями меркантильного мира, мечтать об этом стало и вовсе бессмысленно. И Самсут давно уже не мечтала не только о Париже, но и о загранице вообще.
И вот теперь она подлетала к столице Франции, к запретному, в мечтаниях, городу. В сознании это никак не укладывалось, а потому всё существо бывшей воспитанницы целомудренных советских задворок бунтовало и трепетало одновременно. Но вскоре к бушующему смятению медленно, но верно, начал примешиваться страх: а что если ее не встретят, как обещал этот хитрый волчок-горбунок? Куда она, в таком случае, денется? Что будет делать?… Ошеломленная Самсут совершенно забыла, что сейчас у нее в сумочке лежала банковская карта с весьма солидной суммой на счету, плюс чеки на целое, по нынешним ее меркам, состояние, а потому продолжала мыслить как человек, у которого в кармане едва-едва хватает на то, чтобы дожить до завтрашнего дня.
Наконец, самолет благополучно приземлился. Стюардесса на прощание мило улыбнулась, и вот Самсут уже медленно шла вдоль толпы встречающих, всеми силами сдерживая нервную внутреннюю дрожь. С каждым новым шагом страх окутывал ее все сильней и сильней. А вдруг это никакие не встречающие там стоят, а просто такие же пассажиры, как и она? «Ах, если бы и правда — как и она!»
При этой мысли Самсут вдруг поймала себя на ощущении, что она разительно отличается от всех других находящихся здесь людей, и на нее все смотрят, словно на какое-то заморское диво. Ей в данные мгновения было совсем невдомек, что это, разумеется, являлось совершенной ошибкой: на самом деле по аэропорту шла интересная женщина, с загаром, удачно оттенявшим серебро волос, а слегка более, чем необходимо, широковатые бедра эффектно подчеркивали законченность ее женственности. И можно сказать даже более того: ясностью, непосредственностью и открытостью лица она явно выделялась из большинства окружающих ее людей.
