Тетя подала мне пачку бледно-желтой бумаги для писем, разрисованной, разумеется, цветочками.
Мало того, на каждом листке было оттиснуто слово «florescence»[15]и ниже — цитата из Китса:
Прекрасное пленяет навсегда.
К нему не остываешь. Никогда
не впасть ему в ничтожество[16].
Такое возможно только в Японии, стране, где каждый второй мужчина безо всякой иронии называет себя сарарименом[17]. Думай о высоком, когда покупаешь почтовую бумагу! Думай о цветении, когда пишешь возмущенное письмо в прачечную. Слова о непреходящей красоте выглядели на этих листочках такой же пустой тратой хороших намерений, как и все эти цветы, заполнившие мою комнату и обреченные погибнуть через несколько жарких дней.
Почти все дамы из нашего класса икебаны прислали мне по букету. Мне пришлось написать Лиле Брэйтуэйт по-английски, потом госпоже Коде, Мэри Кумамори и Нацуми Каяме по-японски, причем Норие проверила мои прописи. Ричарду я писать не стала, тем более что присланный им огромный букет цветущей сакуры оказался искусственным. Уж не знаю, пытался он меня рассмешить или ему просто-напросто не хватило наличных.
Тетя Норие приклеила марку на каждое письмецо и сложила всю пачку к себе в сумочку, чтобы отнести на почту. Лейтенант должен был появиться с минуты на минуту, и тетя принялась возиться на кухне, готовясь к непременному чаепитию.
— Ты ведь знаешь, как я сожалею обо всем, — донеслось оттуда.
— О чем, тетушка? О том, что вас со мной не было, когда меня вывернуло прямо на пол в универмаге? Этого никто не мог предвидеть.
— Нет, вообще обо всем. Это ведь я заставила тебя посещать школу, к тому же против твоей воли. Вся эта история началась с икебаны, но, поверь, у меня были самые лучшие намерения. — Она перевела дыхание. — Мне казалось... я хотела... ну, ты ведь знаешь... икебана — лучший способ выдать девушку замуж.
— Да ведь там же одни тетки! — Я не удержалась от смеха, хотя от этого сразу скрутило живот.
— Ты хотела сказать — леди. Но у этих леди есть сыновья и племянники, которым они могли бы тебя представить.
— Ну, как вам не стыдно. Вас с дядей Хироси никто ведь не представлял друг другу!
— Верно, я познакомилась с ним самостоятельно, и будь ты способна на такое, я была бы за тебя спокойна. Но увы! Погляди на себя, погляди на свою жизнь. Твой шотландский красавец-юрист тебя покинул, да и прожили вы вместе всего ничего... А теперь ты одна и тебе двадцать восемь лет. Когда ты заболела, то единственный мужчина, соблаговоливший прислать тебе букет, выбрал сакуру из дешевого полиэтилена. Прислать искусственные цветы, когда вся Япония затоплена цветущей сакурой!
Ну, разъяснять ей тонкости наших отношений с Ричардом я, пожалуй, не стану. Да тетя и сама все знает, хотя мы вслух этого вроде не обсуждали. Меняя тему разговора, я заметила:
— Зрелость как раз предполагает умение справляться самой. И не рассчитывать на друзей и родителей.
— О, я могу тебе рассказать кое-что на эту тему, — пробормотала тетя, поворачиваясь ко мне спиной в поисках какой-то кухонной утвари.
— Так расскажите. — Я устроилась в кресле поудобнее, подтянув колени к подбородку, так у меня чуть меньше болел живот. Просьба Такео — разузнать поподробнее о тетиной биографии — всплыла у меня в памяти, но я выкинула это из головы. Послушаю ради собственного удовольствия, вот так-то.
— Я была студенткой в женском колледже Очано-мидзу, очень стеснительной и неуверенной в себе. В колледже устраивались танцы, но тогда у меня не было даже дружка, с которым я могла бы потанцевать. Однажды я пригласила знакомого парня из университета Кейо, просто знакомого. В те времена женщины там не учились.
Ну да, некоторые и теперь не очень-то учатся. Я вот, например, тоже подумывала о том, чтобы поступить в Кейо или Токийский университет, но с моим знанием кандзи это представлялось непосильной задачей.
— Этот мой приятель попросил найти приличную девушку для его друга Хироси Симуры, происходившего из старинной семьи. Хироси собирался прийти вместе с ним. Я запротестовала, услышав об этом, просто испугалась — как я стану вести себя с настоящим аристократом? О чем говорить? Естественно, прежние времена самураев и слуг прошли, но все же, но все же...
— Тетя, ты же была одной из богатейших невест в Йокохаме! — не удержалась я.
Кстати, когда отец рассказал мне об этом, я здорово удивилась... Уж кто-кто, а тетя Норие никогда не важничала, сама готовила обеды для всех домашних и сама стирала белье.
— Я принадлежала к другому классу, — быстро ответила тетя, и я почувствовала привкус старой обиды. — Мой отец был всего лишь фармацевтом, ему просто посчастливилось заработать хорошие деньги на продаже участков земли в старых районах Йокохамы. После всех этих бомбежек земля подешевела. Что касается семьи твоего дяди, то целых пять поколений Симура жили в огромном поместье, в западном Токио. На их земле можно было бы построить шесть домов и посадить шесть садов!
— Отец мне об этом не говорил. Все, что я помню о бабушке, — это строжайший запрет трогать мебель у нее в квартире, — сказала я.
Забавно, что бабушка, сама того не зная, здорово повлияла на мой выбор профессии. Помня, как мне давали по рукам за желание прикоснуться к старинному серебру и дереву, и, видимо, сохраняя эту так и не утоленную в детстве страсть, я, в конце концов, стала антикваром.
— Поместье пришлось продать после смерти твоего дедушки, налоги на наследство были слишком высоки. Это случилось, когда твой дядя Хироси заканчивал Кейо, а твой отец — свою учебу в Штатах... — В этот момент вода закипела, и тетя налила кипяток в керамический заварочный чайничек, чтобы он согрелся. — Дедушка не хотел, чтобы Хироси занимался бизнесом, а Хироси не хотел идти по академической линии, но пошел бы, разумеется, если бы дедушка был жив.
«Могу себе представить», — подумала я. Дедушка был профессором классической литературы в том самом Кейо. После войны он так и не смог смириться с крушением японской идеи и, хотя ему пришлось уйти из университета, провел остаток лет, сочиняя манифест для правых, своей страстностью способный поспорить с работами Юкио Мисимы. Манифест, который так никогда и не был опубликован.
— Ну, и каким был дядя, когда вы встретились? — спросила я.
— На чем мы остановились? Ах да, на танцах. В конце концов, я пригласила свою подругу Ёрико, которую ты видела в классе икебаны. Хироси ей не понравился, он был на голову ниже ее, и она умчалась танцевать с кем-то другим. Мне было стыдно за подругу, и я осталась с бедным парнем вроде как заговаривать ему зубы. Я болтала без умолку, лишь бы он не спросил, куда подевалась ветреная Ёрико. Какое-то время спустя Хироси признался, что ни одна женщина в его жизни не говорила с ним так долго. А в тот вечер он назначил мне свидание, просто чтобы посмотреть, остался ли у меня хоть какой-нибудь порох в пороховницах!
