одна пара ног, прошедших теми же дворами и тропами. Где-то есть тот, с кем мы делим одно время, одно небо, одну Землю и одно Солнце.
А это значит, что все хорошо.
Глава 39
Следующим утром просыпаюсь с крепкой уверенностью, что и этот новый светлый день вылетит в трубу. Суббота.
Влезать в несусветную рань в свои серые бесформенные вещи никакой особой надобности у меня нет, но я все равно делаю это и плетусь на вещевой рынок — хочу помочь маме в палатке.
Но она только отмахивается, мол, отдыхай, торговля не идет.
Какое-то время мы молча пьем ароматный кофе из термоса.
Мама хандрит, и явление это на фоне повсеместной осенней депрессии давит валуном на усталые плечи.
— Мам, случилось что-то?.. — интересуюсь осторожно.
— Видишь ли, Ликусь… С покупателями не густо, ты же знаешь. А с января еще и арендную плату поднимут… Боюсь, что палатку эту мы с тобой больше не потянем. Костя предложил выход: переехать к нему на родину, открыть магазин, у него там помещение пустует…
— Мам, а где его родина-то?
— Красноярск…
Кофе идет у меня носом.
— Ой, Ликусь, все это еще вилами на воде писано! — смеется мама и протягивает мне носовой платок.
***
Битый час брожу по супермаркету, где из всего изобилия выбираю лишь нарезной батон и пряники. Есть что-то невыносимо тоскливое в блуждании по его рядам, потому что денег у меня нет, но даже если бы и были, радовать вкусняшками мне все равно некого. У кассы взгляд сам собой останавливается на надписи «Pennyroyal Tea». Коробочка дешевого чая тоже летит в корзину.
А дома я пью этот "хитрый" мятный чай и вспоминаю, как Сид на полу своей кухни больше года назад выводил чистым голосом:
— I'm so tired I can't sleep
I'm a liar and a thief
Sit and drink Pennyroyal Tea
I'm anemic royalty…[4] — а я ему подпевала.
За это время Земля сделала полный оборот вокруг Солнца и вернулась в ту же точку пространства, новые люди — и одна из них — моя племянница — пришли в мир, а я все боюсь взглянуть правде в глаза.
Даже если наша с Сидом кровь причудливо смешалась именно в этой маленькой девочке, я должна смириться и принять.
Сколько можно отсиживаться в своем корявом мирке? Самой не надоело?
В прихожей надеваю сапоги и ветровку, спохватившись, прямо в обуви на одной ноге прыгаю в комнату, забираю с полки маленького мишку Тедди — подарок мамы Влада — и прячу в карман.
Мой путь лежит через весь город и пригород, а потом — знакомой улицей — мимо заборов с резными калитками, пожухлых зарослей малины и крыжовника, лая собак и запаха сжигаемой ботвы.
Здесь ничего не изменилось, разве что от Светкиного крыльца к растущей рядом рябине протянулись веревки, на которых сушатся ползунки и пеленки.
Грязь, налипшую на подошвы, счищаю о торчащий из земли обрезок железной трубы, перешагиваю три шатких ступеньки, вхожу в темные сени и налегаю плечом на обитую клеенкой дверь.
В избушке жарко натоплено, Светка все в той же растянутой футболке шабашит у двухконфорочной древней плиты. Из нового здесь только ее прическа: волосы, собранные в крысиный хвостик, да сидящее на руках пухлое розовое дитя — от него я быстро отвожу взгляд.
— Привет, Свет! — зову с порога.
Она вздрагивает, разворачивается и тут же кричит во все горло:
— Лика!!! Кидис, чтоб меня!.. Лика приехала!
Подбегает ко мне, но повиснуть на моей шее ей мешает маленький человек на ее руках.
— Как ты похорошела, Лик… Прямо столичная штучка! — Она оглядывает мой прикид.
— Спасибо…
— Виолка, гляди, это тетя Лика! — Светка приподнимает локоть, и ребенок, сидящий на нем, тянет ко мне пухлые ладошки.
Сколько ни шарь незаинтересованным взглядам по пыльным углам, а жест этот сразу приковывает к себе мое внимание и сердце.
Не прячься, Лика, хватит уже…
Выдыхаю, поднимаю глаза и смотрю в лицо маленького человека. А человек, как две капли воды похожий на Кидиса, разглядывает меня черными пуговками глаз.
— Виола. Виола Юрьевна Петрова, — смеется Светка. — Возьмешь на ручки?
— Нет, что ты. — Отмахиваюсь и смеюсь. Искренне смеюсь. С души свалился камень размером с чертову скалу, от внезапного облегчения по щекам течет вода.
В комнату заглядывает Кидис, обнимает меня:
— Сколько лет, сколько зим! — Выдвигает стул, приглашает сесть, а сам набрасывает куртку. — Метнусь до магазина, зацеплю что-нибудь.
По разные стороны стола мы со Светкой глазеем друг на друга, улыбаемся, а говорить не о чем. Виолка в манеже ожесточенно грызет игрушки, новую пока разглядывает с опаской.
К счастью, Кидис шементом возвращается, шуршит пакетами, выгружает на стол бутылки и закуски.
Поначалу родственнички держатся чинно, робеют, но постепенно пиво развязывает языки всей нашей троице. Разговор идет про маму и дядю Костю, про мою учебу, работу и квартиру, про личную жизнь, в которой у меня полный штиль. Светка отводит глаза, не по делу суетится, нарезает и накладывает сыр в и без того переполненную тарелку. Она пускается в ужасные воспоминания о беременности и родах, от которых у меня волосы дыбом встают, переключается на Виолкины болезни и достижения. Кидис распинается о жизни в Москве, о друзьях из тусовки, недавно перебравшихся туда…
— Кидис, а о Сиде ничего не слышно? — вырывается у меня. Голос дрогнул. Плевать. Светка нечаянно задевает локтем вилку, и та со звоном приземляется на доски пола.
— Бабка у него круто болела, рак или что-то типа того, — вздыхает Кидис. — Она решила на своей родине остаток жизни провести, потому они сюда и переехали. Сид собирался и школу здесь окончить, но в последнее время дела у его бабки были совсем плохи, ее определили в хоспис. А у него никого из родни больше не осталось. Через ментов разыскали тетку, отцовскую двоюродную сестру — со слов Сида оказалась она бабой нормальной, согласилась оформить попечительство до достижения им восемнадцати лет. Как-то все быстро произошло, Лик, я в Москву подался, а Сид в это время бабушку схоронил, уехал и координат своих никому не оставил… Дарк этим летом ездил на «Крылья» и говорил с чуваками, якобы пересекавшимися где-то с Сидом. Он показался им странным — чуть
