— Рита!
Она услышала его и, еще не рассмотрев, кинулась на голос.
Голубь хлопнул крыльями и шарахнулся с окна.
— Ну вот, я ж сказывала, вестку кому-либо принесет, — кивнула вслед голубю няня. — А тут даже не вестку, а родного человека.
Рита целовала его в губы, щеки, лоб, подбородок; улыбалась, а слезы бежали по щекам. Александр снял с ее головы пилотку, гладил по коротко подстриженным волосам и успокаивал:
— Ну что ты… что ты… Видишь, я жив, врач обещает скоро выписать, — приврал он. — Так что все хорошо.
Рита, кажется, поверила ему, вытерла глаза. Вопросительно окинула взглядом укрытое одеялом его туловище, спросила:
— Куда тебя?
— В ноги. Не очень, — поспешил он заверить. — Все цело.
— А в полк сообщили, что тяжело ранен. — Она испытующе посмотрела ему в глаза.
— Ну, само собой, — перешел он на веселый тон. — Все-таки в обе ноги и, если честно, и позвоночник зацепило.
— Тебе больно шевелиться?
— Есть малость. Но уже лучше, — снова заспешил он, заметив, как омрачилось ее лицо и посмотрела она на него с пронзительной жалостью. Надо было как-то разогнать промелькнувший в ее глазах хоровод невеселых мыслей, и он спросил: — Как дела в полку? Тебя кто отпустил?
— Меньшиков, разумеется. Тебе привет передавал, сказал, что ждет тебя. Он и на связной самолет меня устроил, и приказал начпроду продуктов тебе выделить. Я сахару тебе привезла, печенья…
— Кормят здесь неплохо, — перебил он ее, стараясь разговором заглушить вернувшуюся боль в пояснице, отдававшую в виски ударами противных тупых молоточков. — Хорошо, что врач пустил тебя. А как Гордецкий?
— Летает почти каждую ночь. Теперь полк больше ночью летает. Самолетов мало осталось. — Она заглянула ему в глаза и, увидев в них муку и не поняв, чем она вызвана, тоже поспешила перевести разговор на другое: — Ирина что-то молчит. Может, тоже ушла в армию, ведь она в Институте иностранных языков училась. Тебе хотел написать Гордецкий, а потом говорит: «Зачем писать, когда ты все на словах передашь?» Жалеет, что без тебя летает… — Дмитрия Тарасова и его штурмана Бориса Еремина представили к званию Героя, а стрелков Сергея Ковальского и Бориса Капустина — к ордену Красного Знамени. Посмертно, — прервала она его размышления. — Экипаж Захарова тоже не вернулся…
— Я видел, как сбили его самолет, — сказал Александр. — По-моему, у самой земли кто-то выпрыгнул с парашютом.
— Говорят, все погибли. Петровский по нескольку раз опрашивал экипажи.
— А кто-нибудь видел, как взорвался мой самолет?
— Володя Гордецкий.
— А как я выпрыгнул?
— Нет, никто не видел. Все считали, что экипаж погиб.
2
28/Х 1941 г. …Перелет с аэродрома «Лита-2» на аэродром Новочеркасск…
(Из летной книжки Ф. И. Меньшикова)
Ранним утром, когда Меньшиков отправил два экипажа на разведку и бомбежку переправ через Днепр, с севера донесся гул артиллерийской канонады. Все, кто был на аэродроме (а там были многие), повернули в ту сторону головы, прислушались. Канонада не прекращалась. Еще накануне летавшие на боевые задания экипажи докладывали, что видели немецкие танки километрах в шестидесяти от Сак. Меньшиков по телефону доложил в штаб дивизии, просил назвать запасной аэродром на случай эвакуации, за что получил серьезную взбучку: «Твои летчики либо от страха ориентировку потеряли, либо немецкие танки с нашими спутали, — гремел голос в трубке. — И прекрати паниковать. Когда поступит приказ эвакуироваться, тогда будешь готовиться к перелету. А пока выполняй то, что от тебя требуют».
Полковник, был явно не в духе, и убеждать его в опасности не имело смысла. Меньшиков отдал приказ все ценное имущество упаковать и распределить по самолетам и автомашинам; держать все в готовности к отправке в тыл.
И вот артиллерийская канонада подтвердила правильность его решения. Пора бы давать команду самолетам взлетать, а автомашинам трогаться в длинный путь к Керчи — другие дороги все перерезаны, — но комдив молчал.
Взрывы усиливались, приближались… Похоже, бой идет где-то километрах в двадцати. А если так, то немецкие танки могут появиться здесь через час; тогда поздно будет «готовиться». И Меньшиков решил еще раз напомнить начальникам о своем существовании, спустился в землянку.
На этот раз полковник выслушал его терпимее.
— Хорошо, ждите, — сказал холодно. — Сейчас я свяжусь с командующим и выясню.
Прошло пять минут, десять, двадцать. В землянку набилось более десятка командиров и начальников служб, все с нетерпением ждали команды на эвакуацию.
— На севере громыхает все сильнее, — войдя на КП, сказал комиссар полка майор Казаринов. — Надо хотя бы семьи оставшиеся отправить.
— Громыхает не первый день, — возразил капитан Петровский. — А сегодня ветер оттуда.
— Пахнет не ветром, а порохом. Как бы потом поздно не было, — возразил Казаринов.
— Приказ был только один: ни шагу назад. Крым удержать во что бы то ни стало, — категорично напомнил Петровский.
— Все так, но семьи надо бы отправить.
— Моя тоже здесь. А если танки действительно прорвались, то отправлять поздно.
Меньшиков слушал спор комиссара с оперуполномоченным и не вмешивался. Оба правы: отправить не пожелавших в первые дни войны уехать жен командиров надо бы, но куда и на чем? Не перерезана одна-единственная шоссейная дорога на Керчь, но и она непрерывно обстреливается и штурмуется авиацией немцев. Да и машины загружены авиационным имуществом. И есть ли гарантия, что вскорости немцы не перережут последнюю дорогу?… КП дивизии молчит, значит, положение действительно серьезное.
В землянку вошел лейтенант Пикалов.
— Товарищ майор, над аэродромом «рама» кружит, — обратился он к Меньшикову, — а некоторые самолеты уже без масксеток. И машины снуют туда-сюда.
Масксетки сняты с самолетов, которые через полчаса должны лететь на боевые задания; но Меньшиков распорядился бомбы пока не подвешивать. Техники поторопились снять маскировку, теперь сетки натягивать было поздно. И надо ли?
Меньшиков снова крутанул ручку телефона. Ответил оперативный дежурный. На просьбу позвать полковника сказал, что он разговаривает по другому телефону.
— Хорошо, я подожду.
Прошло еще минут пять, пока полковник взял трубку.
— Что у вас там стряслось? — спросил он недовольно.
— Ничего пока не стряслось, но уже «рама» кружит над аэродромом и канонада все слышнее.
— Только без паники, товарищ Меньшиков, — приструнил его полковник — Сидите и ждите. Вас не забыли, и, когда потребуется, команду получите.
