рассказ о биографии будущего покорителя женских сердец (под воздействием чар божественного капитана и по сию пору находятся некоторые отечественные дамы) необходимо поставить на паузу и кое-что объяснить.
Известные сегодня трактаты и наставления синоби прошлого, начиная с Фудзибаяси Ясутакэ, жившего в XVII веке, не подтверждают расхожего мифа о существовании традиции активного использования женщин в шпионском ремесле. До начала ХХ века ни как разведчики и агенты, ни как источники информации, получаемой от них «втемную», прекрасные создания не представляли особой ценности для разведки. Уж скорее в них таилась опасность непредсказуемости — главного врага любого системного занятия. А разведка — это именно система, служба. Случай с капитаном Хиросэ можно считать одним из первых примеров, когда свежесложенные легенды уверенно повествуют об успехах шпиона, достигнутых именно за счет умелого использования мужских чар. Правда, скорее всего, это именно легенды, а зафиксированный в документах и весьма удачный пример профессиональной эксплуатации женской темы появился много позже — лишь в ходе борьбы советской контрразведки против японцев, начавшейся четверть века спустя. Но эта история еще ждет нас впереди, а потому вернемся к Хиросэ Такэо.
Успехи бравого капитана в овладении языком (он даже пытался переводить на китаизированный вариант японского языка Пушкина) сопровождались карьерным ростом и победами на личном фронте. В марте 1899 года закончилась командировка у Ясиро Рокуро, он вернулся в Японию, и Хиросэ стал внештатным помощником нового военно-морского атташе капитана Номото. Вспыхнул и потух роман с голубоглазой, но бесперспективной в оперативном смысле дочерью выдающегося врача-дерматовенеролога Марией Петерсен[12]. Основатель колонии для больных проказой и вице-президент Русского сифилидологического общества Оскар Владимирович Петерсен несомненно интересовал японцев как источник знаний по борьбе с сифилисом — всемирным бичом той эпохи, но сам ученый этих знаний никогда не таил, много публиковался, а если бы и держал их в секрете, не самого высокого уровня развития военный моряк вряд ли разобрался бы в столь сложной медицинской теме{45}.
Оставив в покое Марию Оскаровну, Хиросэ Такэо одарил своим вниманием других интересных барышень, чье окружение могло представлять интерес для японской разведки. В июле 1899 года на приеме у морского министра в Петергофе блестящий офицер познакомился с полковником Анатолием Андреевичем Ковальским — старшим минным инспектором Морского технического комитета, чуть позже ставшим помощником главного инспектора минного дела Морского министерства{46}. Основа минного дела — электричество, и военный инженер Ковальский, автор учебника по минному делу и электротехнике, с 1890 года поддерживал тесные отношения с фигурой уж и вовсе стратегического масштаба — выдающимся изобретателем и преподавателем физики в Минном офицерском классе Александром Степановичем Поповым. Именно Попов и именно в это время занимался едва ли не самой насущной проблемой флота — внедрением радиосвязи на военных кораблях. Он был в курсе экспериментов Маркони и Эдисона, пытался усовершенствовать их аппараты и довести до уровня практического использования, работал в тесной связке с адмиралом Степаном Осиповичем Макаровым. Естественно, бурная деятельность русского изобретателя-оборонщика обратила на себя внимание главного на тот момент потенциального противника России на море — Японии. Как раз в 1899 году в японском морском министерстве появился Комитет по изучению беспроволочного телеграфа, где внимательно фиксировали любые новости из Петербурга об испытаниях этого технического новшества. Поступали они и от Хиросэ. Например, 10 ноября 1899 года он докладывал: «Согласно слухам и сообщениям печатных изданий, 20 ноября (по русскому стилю) между Кронштадтом и Ораниенбаумом установлено сообщение с использованием аппаратуры беспроволочной связи и проведены довольно успешно ее испытания»[13].
Ничто ни в этом, ни в последующих донесениях японского разведчика не говорит о том, что у него имелся источник информации в кругах, близких Попову или Ковальскому, — сплошь «слухи и сообщения». Однако близкое знакомство Хиросэ с 23-летней дочерью «минного полковника» Ариадной — установленный исторический факт. Учитывая служебное положение мужчин, в сознании последующих поколений он легко сопрягается со шпионской деятельностью Хиросэ. Тем более что японский разведчик действительно много занимался проблемой морской радиосвязи и даже, можно сказать, внес таким образом определенный вклад в разгром русского флота на Дальнем Востоке. Но Ариадна…
Можно было бы с чистой совестью считать, что Такэо связывала с ней чистая и светлая любовь, если бы как минимум не ходившие по Петербургу слухи о том, что невестой японского офицера была дочь другого русского полковника и, как на грех, тоже занимавшего очень интересную для японского Морского штаба должность. Очевидец этой истории военный врач Яков Кефели вспоминал: «Многие флотские офицеры хорошо знали Хирозе (Хиросэ. — А. К.). Он был до войны морским агентом в Петербурге. Ухаживал, но безнадежно, за красавицей-дочкой начальника Главного гидрографического управления, генерала Вилькицкого, сестрой мичмана Вилькицкого (впоследствии флигель-адъютанта), тоже очень красивого, моего соплавателя, первым пришедшего на “Таймыре” и “Вайгаче” из Великого океана в Атлантический через Северный Ледовитый»{47}.
Яков Кефели в своих мемуарах добавил служебного веса и Хиросэ, «назначив» его морским агентом, и Вилькицкому-старшему, раньше срока произведя его в генералы, но сама по себе попытка ухаживания любвеобильного японца, очевидно, имела место. При этом ключевое слово в приведенной цитате: «безнадежно». Внимание разведчика к дочери стратегически важного полковника Вилькицкого окончилось ничем: она вскоре вышла замуж за офицера-артиллериста Михаила Баскова. Теперь японец всерьез надеялся на благосклонность Ариадны Ковальской. Во всяком случае, о ней, а не о Вилькицкой он рассказывал своим родственникам, даже переводил для них (только ли для них?) на японский язык ее письма. Вот одно из них — очень трогательное и личное:
«Высокоуважаемый Такео-сан,
наконец-то я получила от тебя весточку, когда уже вконец отчаялась. Я очень обрадовалась, получив от тебя долгожданное письмо с открытками и фотографиями, что свидетельствует о том, что чувства твои ко мне остаются прежними и что ты не забыл о моем существовании. К сожалению, ты ничего не пишешь о себе — что ты, как ты, что делаешь. Мне ведь интересно, что ты делаешь, чем живешь.
Смысл моей жизни, радость моей жизни состоит в том, чтобы быть в курсе любой подробности твоей жизни. Мой брат Толя только что вернулся из путешествия на Восток, из путешествия в Японию. Он вернулся в совершенном восторге и говорит на каждом углу, что Япония — райская страна. И у меня нет оснований не думать так же — я тоже думаю, что Япония прекрасная страна. <…>
Мои домашние начинают вспоминать тебя все чаще и чаще. Мы до такой степени привыкли видеть тебя у себя и привыкли, что ты всегда с нами, что нам очень грустно без тебя.
Прежде всего, от всей души я желаю тебе всяческого счастья.
С глубоким уважением
Искренне твоя Ариадна Ковальская.
Целую.
P. S. Посылаю сделанные мною фотографии»{48}.
Наивность русской…
