Привыкнув к однодневным турнирам в юношеских клубах и к так называемым быстрым шахматам, очень трудно переключиться на полноценную игру, выматывающую человека психологически и физически. Усугубляет ситуацию то обстоятельство, что любая, даже самая незначительная ошибка, совершенная в состоянии крайнего напряжения, может стоить игроку очень многого — как минимум участия в турнире, на который уже было потрачено много сил.
В отличие от большинства молодых игроков Хулио не сдавался, учился не только побеждать, но и проигрывать. Каждое поражение он превращал в возможность обрести знания, получить в свое распоряжение какой-нибудь доселе незнакомый прием, новое оружие.
Омедас выиграл командный чемпионат Испании для юношей до шестнадцати лет и стал ездить в другие европейские страны. Его включили в команду, состоявшую из пяти молодых дарований, которым повезло обрести в жизни не только тренера, но и хорошего друга. Пьер, международный мастер, француз, уроженец Алжира, проживший большую часть жизни в Барселоне, говорил по-каталански[4]гораздо лучше, чем по-испански. Именно он открыл глаза Хулио на шахматный мир.
Тот уровень, который он знал по испанским турнирам, не имел ничего общего с тем морем международных соревнований, в которых ему предстояло участвовать и противостоять невероятно сильным соперникам из стран Восточного блока. Среди них были и узбеки, и армяне, и иранцы, и латыши, эстонцы, литовцы, румыны… В этих странах всегда была сильна шахматная традиция, кроме того, там был наработан огромный опыт воспитания игроков с самого раннего возраста.
Именно эти шахматисты сбили спесь с Хулио, собравшегося уже было зазнаться. Благодаря им он и выработал свой особый стиль. Юноша с гораздо большим удовольствием выстраивал плотную эшелонированную оборону, не бросался в лихие кавалерийские атаки, полагался на логику и умение просчитывать игру на много ходов вперед. Своей армией он командовал так же строго, как центурион — вышколенным римским легионом.
Его фигуры всегда четко держали строй и давили противника не лихим наскоком, а медленным, но неотвратимым продвижением вперед под прикрытием плотной стены щитов. Самое важное — держать строй, не вскрывать оборону ради атаки с непредсказуемым исходом. Такой он видел свою игру и — хорошо ли, плохо ли — постепенно совершенствовался в ней, занимал все более высокие строчки в международных рейтингах.
В дальние поездки за Пиренеи нужно было брать с собой большой багаж. Хулио должен был иметь при себе все то, в чем он всегда был силен, а именно: ту составляющую шахмат, которая может быть просчитана, подвергнута строгому математическому анализу. Кроме того, в этих поездках ему как воздух были нужны такие вроде бы невесомые, но вместе с тем весьма значимые для шахматиста качества, как интуиция, творческий порыв и способность мгновенно, а главное — непредсказуемо для соперника отреагировать на любое изменение на доске.
Вот этого-то Хулио обычно и не хватало. Нет, иногда ему приходили в голову отличные неординарные идеи. Он мог по-новому повернуть ход стандартного дебюта, углубиться в создание неведомой, никем еще не описанной комбинации, но все это происходило лишь от случая к случаю. В большинстве же партий Омедас рассчитывал лишь на свою логику, на рациональный подход к анализу, на способность просчитать игру и направление мысли соперника на много ходов вперед.
Обычно Хулио выстраивал глухую оборону и выжидал, когда противник совершит ошибку или откроет брешь в своих боевых порядках для того, чтобы перейти в атаку. Даже в таких случаях он не бросал в прорыв все свои силы, а начинал методично, ход за ходом давить противника неспешной, но тщательно спланированной контратакой. В Испании такая тактика оправдывала себя сполна, но против игроков с Востока она все чаще и чаще оказывалась бессильной.
Хулио знал о шахматах все или почти все. Тем не менее эти знания не спасли его от горечи разочарования, когда он в какой-то момент понял, что никогда не сможет достичь на этом поприще тех вершин, которые действительно манили его и могли бы удовлетворить все шахматные амбиции. Звезда, стремительно вспыхнувшая на шахматном небосклоне, обычно сияет недолго. Омедас понял, что сам он принадлежал именно к такому классу игроков, осознал, что достиг некоего потолка в развитии. Ему предстояло завершить свою шахматную карьеру, так и не вырвавшись из довольно многочисленного круга достойных игроков, так и не ставших лучшими.
Кроме того, Хулио отлично понимал, что законы регрессии, существующие в природе, еще никто не отменял. Он перестанет расти, начнет со временем играть все хуже и хуже, в итоге должен будет уйти из профессиональных шахмат побежденным, измотанным и униженным чередой многочисленных поражений. В общем, положа руку на сердце, Омедас понимал, что уйти вовремя — это лучший выход. Не стоит дожидаться, пока тебе поставят мат.
Тем не менее что-то в глубине души заставляло его сопротивляться такому исходу. Хулио принимал участие в бесчисленных турнирах, набирал столь нужные ему рейтинговые очки, в итоге заслуженно получил звание мастера ФИДЕ. Разумеется, это не было целью его жизни, но все же свидетельствовало о некотором уровне заслуг в мире шахмат.
В свое время, когда Хулио только еще подбирался к предыдущей ступени, званию международного мастера, открыть глаза на его будущее как шахматиста помогла Патрисия. Сестра буквально несколькими штрихами предельно отчетливо обрисовала для Хулио его будущее и предложила хорошенько подумать над получившейся картиной.
— Что ты получишь взамен, потратив молодость на шахматы? — Вопрос со стороны Патрисии был поставлен именно так.
В самом деле, в качестве профессии и источника средств существования шахматы не представляли собой особо радужной перспективы для Хулио. Многочисленные поездки на турниры ему приходилось оплачивать из собственного кармана, а бесчисленные часы занятий и тренировок не компенсировались ни полученными гонорарами, ни даже удовлетворенным чувством тщеславия. Слишком уж горькими оказывались поражения. Эта горечь чаще всего с запасом перекрывала сладость побед.
Хулио постепенно стал понимать, что сестра абсолютно права. В шахматах на кон ставились не только деньги, но и честь, даже разум. Этот спорт оказался ненасытным молохом, безостановочно работающей машиной, безжалостно перемалывавшей судьбы тщеславных юношей и затем цинично отбрасывавшей их на обочину жизни.
На турнире в Линаресе Хулио проиграл сопернику с намного более низким рейтингом. Это произошло лишь в результате ошибок, допущенных им самим. Сказались накопившаяся усталость и напряжение. Омедас понял, что дальше так продолжаться не может, и взялся за ум. Что он имел в свои двадцать лет и какой видел свою дальнейшую жизнь?
На взрослых и даже пожилых шахматистов с несложившейся спортивной карьерой парень уже успел насмотреться. Эти люди, подлинные фанатики шахмат, не способные думать ни о чем, кроме любимой игры, проводили день за днем в клубах, анализируя партии великих мастеров, сыгранные в турнирах, в которых им самим никогда уже не придется участвовать. Порой они и вовсе сидели целыми вечерами, ничего не делая и дожидаясь, что вдруг в клубе появится какой-нибудь незнакомый, но дерзкий и при этом высокий по уровню соперник, сыграть с которым было бы не скучно.
