Книга Договор с вампиром - Джинн Калогридис

ДНЕВНИК ЖУЖАННЫ ЦЕПЕШ

10 апреля

Я умираю от любви.

Еще одна ночь сновидений. В результате наутро я так слаба, что едва могу держать в руке перо. Написав фразу или две, я вынуждена делать передышку. Безумно болит спина, и эта боль, распространяясь по всему позвоночнику, сопровождается странными ощущениями. Иногда мне кажется, будто мышцы и кости внутри моего тела... движутся.

Он снова приходил. На этот раз я ждала его прихода у открытого окна. Я заблаговременно развязала тесемки сорочки, ибо мне хотелось, чтобы он сам осторожно снял ее с меня. Я вздрогнула, когда это случилось, потом задрожала от ночной прохлады, коснувшейся моего обнаженного тела. А потом – от его холодных рук и жаркого дыхания.

Он вновь был необычайно ласковым и еще более дерзким. Он медленно стягивал с меня сорочку, пока та не соскользнула к ногам, а сам в это время, прильнув губами к моему телу, опускался вслед за падающей тканью: от ложбинки между ключицами к грудям, которые он нежно раздвинул языком Мне стыдно описывать все это, но его губы продолжали скользить все ниже и ниже и целовать меня, повторяя легкий изгиб моего живота и дальше...

Я ощутила волну тепла и легкое покалывание, которое началось в области копчика и распространилось вверх, к голове, и далее – за пределы тела. Мне казалось, будто все эти годы я была мертва, а его поцелуй только сейчас пробудил меня к жизни. Я глянула на своего коленопреклоненного спасителя и зарылась пальцами в густую гриву его серебристо-седых волос.

Затем его губы переместились на бедро моей увечной, хромой ноги. Поначалу я даже вспыхнула от неожиданности. Став взрослой, я никому не позволяла не то что дотрагиваться, но даже смотреть на свою уродливую конечность. Я попыталась отстраниться, но он притянул меня назад. Он нежно гладил мою ногу, осыпая ее поцелуями.

Скажу больше: он целовал ее с неподдельным восторгом, и в то мгновение я почувствовала, что люблю его, как бога... Он дошел до самой ступни моей вывороченной, иссохшей ноги, потом поднялся, обнял меня и сказал:

– Жужанна, я связан договором. Я обещал твоему отцу заботиться о тебе всю жизнь. И я нарушаю этот договор, приходя к тебе как возлюбленный. Но я намерен отправиться в Англию, а ты слишком больна для подобного путешествия. То, что я делаю, – единственный способ тебе помочь. Понимаешь?

– Да, – прошептала я, хотя на самом деле ничего не понимала, кроме желания навсегда оставаться в его объятиях.

Он чуть заметно улыбнулся.

– За долгие годы моей жизни ты – первая и единственная в нашей семье, кто любит меня без оглядки.

– Нет, дядя, – прошептала я. – Я не просто люблю вас. Я преклоняюсь перед вами. Когда я опасно болела, ваша забота спасла мне жизнь. Никто не был так добр ко мне, никто не дарил мне столько тепла и участия, как вы. Другие мужчины меня не замечают. Вы один обратили на меня внимание.

Я прочла на его лице искреннее удовольствие и почувствовала, что ему необычайно приятно слышать такие слова.

– Твоя преданность, – продолжал дядя, – заставила меня нарушить договор с семьей. Это требует платы, и ею станет новый договор, который я заключу вместо прежнего. Я никогда не покину тебя и сделаю тебя своей, связав наши жизни навсегда.

Я стала просить его сделать это немедленно, однако дядя покачал головой.

– Я рассчитывал на сегодняшний вечер, но возникло серьезное препятствие. Я по-прежнему очень голоден. Вскоре я совершу обещанное... Очень скоро.

Затем с быстротой змеи он прильнул губами к моей шее.

Стремительность этого движения словно вывела меня из забытья. Я ощутила, как его острые зубы прокусывают мою кожу, и вскрикнула. Непонятный и необъяснимый страх заставил меня высвободиться из его стальных объятий. Я извивалась и колотила кулаками по широкой и крепкой дядиной груди, пытаясь его оттолкнуть, но он обвил меня рукой и притянул к себе. Рука его так сдавила меня, что я начала задыхаться. Я ощущала, как его губы вновь приникли к моей шее и вместе с языком начали быстро двигаться, и при этом дядя негромко причмокивал, словно младенец, сосущий материнскую грудь.

Я прекратила сопротивление, ощущая, что вот-вот лишусь чувств. Но в это мгновение я вновь испытала удивительное наслаждение, знакомое по вчерашней ночи. Чем меньше я сопротивлялась, тем сильнее оно становилось. Наконец я уже не смогла сдерживаться и застонала. Я не замечала ничего, кроме бархатно-черной тьмы; я ничего не чувствовала, кроме его языка и губ. Кровь моя медленно перетекала от меня к нему под такие же медленные, ровные удары моего сердца.

Состояние экстаза нарастало. Наслаждение было таким всеобъемлющим, что мне почудилось, будто я умираю. Я вскрикнула. Дядя оторвался от моей шеи, и я безвольно обмякла в его руках, едва сознавая происходящее. Я необычайно ослабела и не могла ни стоять, ни говорить, ни даже смотреть. Я только слышала, как он произнес своим сочным, удивительным голосом:

– Достаточно. Пожалуй, даже чересчур!..

Он перенес меня на постель и заботливо укрыл одеялом. Я понимала; он уходит, но не могла шевельнуться или хотя бы проводить его глазами. Какое-то время каждый вздох казался мне последним, каждый удар сердца отзывался слабой волной наслаждения, и мне казалось, что сердце вот-вот остановится.

Более всего меня поразило, что наступление смерти может быть столь чувственно-приятным и сладостным.

Однако я не умерла. Я заснула и проспала все утро. Проснувшись, я увидела свою ночную сорочку валяющейся возле окна. Я понимала, что надо встать и забрать ее оттуда, но у меня не было ни капли сил. Позже, когда Дуня принесла мне завтрак, она, конечно же, сразу заметила эту злосчастную сорочку и подала ее мне, скорчив недовольную мину. А я в это время виновато прятала свою наготу под одеялом.