Ленивый и чертовски рациональный он использовал выделенные ему квадратные метры по максимуму, чтобы меньше таскаться по длинным коридорам и лишний раз не открывать двери. Малые размеры рабочих помещений позволяли держать всего одну уборщицу.
Из-за меня Леке пришлось снять поржавевший замок с перехода, ведущего в палаты. Облезшие стены корпуса вновь увидели пациента. Я занял палату под номером «1» и провел там неделю. На восьмой день после операции мне удалось пошевелить большим пальцем на правой ноге.
— Нервная система подцепилась к костяшкам, — Лека небрежно поднял мою правую ногу и ударил ладонью по икре.
Кожа ответила звонким шлепком. Больно не было. Я почувствовал лишь волну, которая прокатилась по ноге. Ударные волны в голени остались почти незамеченными, а в бедре ощущались хорошо. Лека почесал седую голову и, плюя на правила гигиены, вцепился в ступню обеими руками. Что-то там мял и надавливал. Сошлись брови, покрылся складками нос. Док разбирался со ступней, точно механик с заклинившей запчастью. Пару раз дернул, затем удовлетворенно улыбнулся и бросил ногу на койку.
— Долго ещё?! — спросила Табиа.
Девчонка стояла в углу палаты. Её серые лохмотья-одежды почти идеально сливались с облезшими стенами больницы. Казалось, что её закрыли здесь многие годы назад, и её одежды пришли в негодность вместе с интерьером. Каждый раз, когда она вставала в этот угол, она представлялась мне какой-то мистической фигурой. Про такие придумывали страшилки. Она потеряла в больнице любимого человека или вроде того, навечно осталась в этих стенах, и убивает каждого, кто останется в больнице в полнолуние. Ну, а если и не убивает, то как минимум — продалбливает здоровенную дыру в мозгах из-за собственного нетерпения.
— Долго?!
— Хрен знает, — ответил Лека и насыпал мне в ладонь горку таблеток. — Он и так отрос намного быстрее, чем я ожидал. Через пару дней встанет, а может и раньше.
— Пару дней…, — процедила Табиа сквозь зубы.
— Да, милая, придётся немного подождать, — Лека повернулся к Табии.
Втянул живот, выпятил грудь, выпрямил спину. Недовольная харя мужика расплылась в косой улыбке. Лека сунул руки в карманы и вразвалочку подошёл к Табии:
— Предложение ещё в силе. В моём саду есть много интересных растений, и найдётся бутылка двадцатилетнего…
— Вали на хер!
— Как знаешь, — Лека пожал плечами и гордо выплыл из палаты.
Мы остались наедине. Я натянул одеяло по шею и вжал голову в плечи.
— Ешь таблетки!
— Уже, — я показал пилюли на языке. — Пару дней и я буду на ногах!
— Р-р-р! — Табиа ударила кулаком в стену. — Каждый день я отговариваю себя, чтобы не свалить от сюда! Ушла из Видовых Застав и предала свой народ. Ради чего?! Чтобы нянчиться с калекой?!
— Ну… должен сказать, что разделять печать с калекой — это было изначально не самая лучшая идея.
— Мне ничего не стоит её разорвать! — Табиа скрестила руки на груди.
— Мы всё равно ждём, пока Башмак подготовит машину. Забыла?
— Не делай из меня дуру! Башмак будет изображать работу столько, сколько понадобится тебе.
— Ну-у-у-у… Зато вот, смотри! — я откинул одеяло и пошевелил пальцем. — Скоро тебе не нужно будет нянчиться с калекой.
— Если ты подговорил Леку сказать, что поправишься через пару дней, а на деле это окажется неправдой. То я грохну его, а потом уйду. Перед смертью сможешь вдоволь насмотреться на свои пальцы!
Табиа вышла и хлопнула дверью. Делала так уже не в первый раз. Новая порция штукатурки оторвалась от стены и упала на пол. По коридору удалились её шаги. Табиа зашла в палату номер «8», где оборудовала для себя комнату, и закрыла дверь. Ещё одна угроза миновала, и я облегченно выдохнул.
Пока я валялся на больничной койке, у меня было предостаточно времени, чтобы изучить печать. Принцип действия этой штуки оказался довольно примитивным. Печать была чем-то вроде потребителя энергии, которую она тратила на бесполезную непрерывную связь между родственными половинками. Никакой пользы, никаких дополнительных навыков или умений между связанными звеньями. Ничего. Она не позволяла мне даже видеть материю Табии, отчетливее других. Башмака, который в последнее время предпочитал моей компании Леку, потому что тот счёл механика за сносного собутыльника, я видел через стены также ярко, как и Табию.
Вот и получалось, что печать — просто паразит. Она расходовала энергию бесцельно и неэффективно. С увеличением расстояния между частями, затраты энергии увеличивались в геометрической прогрессии. Вдобавок ко всему эта хреновина каким-то образом выставила в материи приоритет на себя. Не спрашивая разрешения, она могла высосать из материи всю энергию, даже если это приведет к гибели.
А вот кусок печати Табии был другой. Он словно работал только на прием, не потребляя энергию. Получалось, что её слова о пуповине, на которой я за ней тянусь, были очень даже правдоподобны.
Ноги отрастали семь дней. Теперь я узнавал в них свои черты, особенности строения и форму стоп. Хотя всего пару дней назад окровавленная сетка волокон вокруг искусственно выращенных костей выглядела мерзко.
Откликнулся большой палец на левой ноге, за ним — колени. Всю ночь я настраивал управление. Точно неумелый музыкант, натягивал и отпускал струны нервных соединений, вспоминая, как управляться с неуправляемыми кожаными мешками.
К утру я скинул ноги на пол и сел на койке. Ступни коснулись холодного линолеума, отчего по ногам пробежала дрожь. Толкнулся руками и вскочил. Голова поднялась на непривычную высоту, предметы в комнате неожиданно отдалились. Комната раскачивалась из стороны в сторону, будто больничный корпус попал в шторм.
Вестибулярный аппарат на пару с материей накидывали новые данные для безопасного управления телом. Я сделал крохотный шаг вперед, затем — ещё один. Отшвартовался от кровати, будто лодка от лайнера, и поплыл дальше. Третий шаг, четвертый…
Изнутри меня пробивает хохот, губы беспорядочно кривятся, не понимая какую эмоцию выбрать: улыбку или страх. Я делаю пятый и шестой шаги. До койки напротив остается последний шажок. Победа близка… Подгибается колено, выворачивается ступня. Я падаю на тумбочку и заваливаюсь вместе с ней на пол. На мне лежит дверца и переломленная пополам полка. Перегнившая труха колит в бок. Перекатываюсь на спину и хохочу в потолок. Я снова на ногах.
… … …
Погода радовала десять дней подряд. Небо провело капитальную уборку, вычистив облака по всему материку. Синевой небо встречало звезду рано утром и оставалось слепяще-голубым весь день.
Вокруг всё цвело. Деревья покрылись белыми крапинками цветов. Полевые ромашки вывернулись чуть ли не наизнанку, подставляя бархатную желтизну шмелям. В красках весны или лета — времена года в этом мире были довольно спутанными — даже облезшее здание больницы посвежело. Яркие лучи солнца, будто рентген просвечивали остатки цвета на фасаде в бесконечной серости. Распустившаяся зелень прикрывала обломанный подол фундамента, а гигантская ива поглаживала шиферную крышу.
