более важных или менее важных. Люди везде одинаковые, и каждый — часть целого, которое мы не осознаем. Меняясь, мы немного меняем целое. Понимаешь, о чем я? Кто-то — больше меняет, кто-то — меньше. Кто-то способен всколыхнуть основы.
Еще бы я не понимал! Сам недавно об этом думал! Предположений было слишком много, и какое из них правильное? Горский ответил сам:
— Твоя девушка. Федор Хотеев. Виктор Гусак… — Он сделал паузу. — Все они внезапно обрели дар, и все были рядом с тобой. Неужели еще не понял? Мы — скульпторы. Ты — скульптор, Саша.
Вот и ответ на вопрос, почему вокруг меня столько самородков. Усмехнувшись, я проговорил речитативом:
— Титаны держат небо на каменных руках! — И рассмеялся, но быстро успокоился и посмотрел на Горского. Он сказал:
— А теперь давай перейдем к главному.
К главному⁈ То есть вот это все были цветочки⁈
Глава 10
Скульпторы
— Я понимаю, что для каждого человека главное — личное, — проговорил Горский. — Не стану кривить душой, для меня тоже. Но приходится, скрипя зубами, отодвигать собственные интересы подальше.
Ну да, ну да, смазали — теперь можно переходить к болезненной части диалога. Готовься, Саня.
— Но на данный момент твои интересы совпадают с государственными. Потому в ближайшее время тебе не придется жертвовать личным, — чуть улыбнувшись, припечатал Горский.
Он совсем не походил на грозного генсека, перед которым все трепещут, вон, шутить пытается. Вести диалог с ним комфортно, как со старым приятелем, что было странно. Бывает такое: видишь человека, и как-то сразу и беседа идет, и напряжения нет, словно в одной стае бегали. А иногда наоборот: вроде понимаешь — вот хороший человек, интересы те же, а нет контакта, хоть убейся. Словно радио не настроено на нужную волну. Вот с Горским мы были на одной волне. А может, это особенность его сущности — располагать к себе, чтобы брать горяченьким. Потому расслабляться не стоит.
— И как долго продлится ближайшее время? — не побоялся спросить я.
— Два года. Ты должен поехать в Европу и на чемпионат мира в США. — Он допил «виски» и прищурился. — Понимаешь зачем?
Я потер переносицу. Эффект плацебо плюс обстановка меня расслабили, и я ощущал себя немного пьяным, потому Горский не стал ждать, пока я соображу, и ответил:
— Для того, чтобы появлялись самородки, нужно физическое присутствие скульптора в локации. Потому я так много разъезжаю и встречаюсь с людьми, особенно — с молодежью, ведь дар пробуждается именно у них. — Горский забрал мой пустой стакан, налил еще «виски». — Именно поэтому ты ездил в Англию в составе «Динамо».
Пришла дурацкая мысль: «Вот скажи, что Горский мне вискарь наливает, не поверят же!» — но я ее тотчас прогнал, вдруг он умеет читать мысли, не внедряясь в сознание, как я — считывать желания? Ему-то способности даны, так сказать, по праву рождения. Он стоит над самородками. Впрочем, как и я.
— Вы хотите, чтобы я поработал мутагеном: ездил по заграницам и раздавал способности, как вай-фай? Но я слышал, что там же тоже появляются самородки, и их пускают под нож.
— Чем их появится больше, тем быстрее будет меняться массовое сознание, — объяснил Горский.
И тут я вспомнил уругвайскую команду, которая не отличалась от той, что в нашей реальности. Выходит, чем ближе страна находится к очагу, то есть к СССР, тем больше расхождение с материнской веткой реальности.
— И тем дальше отодвинется дата катастрофы. Я надеюсь, угроза исчезнет вовсе, если наш план сработает.
— И все-таки о личном…
— Никто больше не будет мешать вашей команде, все виновные будут наказаны. Публично выпороты, чтобы другим неповадно было, — пообещал Горский, отхлебнул из стакана, оперся о стол. — Наверняка у тебя возникнут вопросы, почему, если ты под наблюдением, то допускалась несправедливость по отношению к тебе.
— Это как раз-таки понятно. — Я поднес к глазам стакан и полюбовался подстаканникам, где была сцена охоты на оленя. — Каждый должен жить собственной жизнью, закаляться, преодолевая трудности. Я много думал об этом еще в прошлой жизни, когда рассуждал на тему, что если Бог есть, почему он допускает несправедливость. И почему один должен умереть, чтобы другой стал тем, кем стал.
— Иногда приходится принимать жестокие решения, — сказал Горский. — В первой реальности был талантливый мальчик… Он очень пострадал в пожаре, его все предали, дети не принимали из-за ужасных шрамов. Там я о нем позаботился. Хотел найти в этой реальности, чтобы не допустить пожар, но не нашел, потому что не знал фамилию, а семья переезжала из города в город. Но в третьей ветке, куда я попадаю через сон, все-таки нашел и не дал случиться трагедии. Избавил мальчика от страданий. И что ты думаешь?
Я пожал плечами.
— Он вырос ленивым, подлым, озлобленным на весь мир отморозком, — добавил генсек. — Пил, кололся, рано умер. В то время как его двойник, прошедший через ад, стал достойным человеком и многого добился. Вот так бывает, причем довольно часто.
А ведь недавно я тоже думал, что все к лучшему, даже смерть.
— Полностью согласен. Разумом — согласен, но некоторые вещи все равно трудно принять. Смерти детей, например, болезни, лишающие надежды или разума.
— Мне тоже сложно принять, — кивнул он.
И я понял, в чем мое счастье: я — просто роутер, раздающий дар. А Горский — плюс ко всему ремонтная бригада и техподдержка в одном лице. У меня в команде Сэм с Круминьшем поссорились, так все, трагедия. А у него в стране — клан на клан, и надо рассудить, кто прав, кто виноват. Вот как это сделать, когда ты — просто человек? Ладно, не «просто», но человек неплохой, а надо, например, вынести смертельный приговор.
Я передернул плечами. Горский посмотрел на часы, на меня, снова на часы.
— Александр, спасибо за беседу. Не представляешь, как приятно с тобой говорить. Как на чужбине встретить земляка.
Я пожал протянутую руку.
— Мне тоже. Признаться, удивлен. Думал, у власти могут находиться только люди э-э-э… другого склада.
— А куда деваться? Потому в стране у нас и порядка нет. Кнут, кнут и еще раз кнут. Пряник, конечно, тоже, но он с людьми старой формации работает плохо.
— Зато с нами не работает кнут. —
