пишет: Я до сих пор не нашел предлога явиться на Чертов остров).
Площадь каждого из этих островов, Реаля и Сан-Хосе, не более трех квадратных километров, Чертова острова – несколько меньше. По словам Дрейфуса, на островах обитает в общей сложности шестьсот пятьдесят человек: пять – на Чертовом острове (губернатор, секретарь губернатора и трое политических заключенных), четыреста – на острове Реаль, чуть более трехсот сорока – на острове Сан-Хосе. Главные постройки находятся на острове Реаль: администрация, маяк, госпиталь, мастерские и склады, красный барак. На острове Сан-Хосе расположен военный лагерь, окруженный стеной, и здание – за`мок – из трех корпусов: два для приговоренных к одиночному заключению и один для умалишенных. На Чертовом острове есть строение с плоской крышей, похоже, новое, несколько хижин, крытых соломой, и полуразрушенная башня.
Заключенные не обязаны выполнять никаких работ, почти целый день они свободно разгуливают по островам (только те, кто содержится в замке, никогда не выходят). Неверс видел этих затворников: в крохотных камерах, насквозь отсыревших, в полном одиночестве, имея лишь лавку для сна и ветошь, чтобы прикрыться, слыша грохот прибоя и постоянные крики безумцев, сами уже лишившиеся рассудка, выбиваются из сил, чтобы нацарапать ногтями на стенах какое-то имя, число. Видел умалишенных: голые, среди огрызков овощей, воющие.
Неверс вернулся на остров Реаль, обошел красный барак. Тот имел репутацию самого коррумпированного и кровавого места в колонии. Надзиратели и арестанты ждали его посещения. Все было в полном порядке, грязь и убожество, которые трудно забыть, замечает Неверс в порыве безудержного сентиментализма.
В госпиталь он входил с содроганием. Место оказалось почти приятным. Неверс увидел там меньше больных, чем в замке и в красном бараке. Спросил, где врач.
– Врач? У нас давно нет врача, – ответил один из тюремщиков. – Губернатор и секретарь пользуют больных.
Пусть я добьюсь только того, что восстановлю против себя губернатора, – пишет Неверс, – но я все равно попытаюсь помочь заключенным. Потом пробует изложить некую смутную мысль: действуя так, поддерживая существование тюрем, я становлюсь соучастником. И добавляет, что постарается избегать всего, что могло бы отсрочить его возвращение во Францию.
III
Губернатор все еще пребывал на Чертовом острове, занимаясь некими таинственными работами, о которых Дрейфус ничего не знал, или утверждал, что не знает. Неверс решил разведать, не кроется ли в них какая-нибудь опасность. Действовать нужно было крайне осмотрительно. Чтобы пробраться на остров, предлог доставки продуктов и почты не годился. Имелся, правда, катер и несколько лодок, но также действовал подвесной канатный транспортер, его-то, согласно приказу, и следовало использовать. К этой конструкции (куда человек не помещался), прибегали, говорил Дрейфус, потому, что море вокруг Чертова острова обычно бывало бурным. Поглядели туда – полный штиль. Тогда Дрейфус спросил, не думает ли лейтенант, что подвесную дорогу установили по приказу Кастеля.
– Этот путь уже был налажен, когда я прибыл в эти места, – добавил он. – К сожалению, прошло немало лет, прежде чем губернатором назначили господина Кастеля.
– Кто живет на острове? – поинтересовался Неверс, хотя ранее Дрейфус ему это уже говорил.
– Губернатор, господин де Бринон и трое политических заключенных. Был еще один, но господин губернатор перевел его в красный барак.
Данный поступок – поместить политического заключенного среди обычных уголовников – вызвал, должно быть, искреннее и всеобщее возмущение, Неверс распознал его даже в словах этого фанатичного губернаторского адепта. Сам Неверс помрачнел, мысленно повторяя, что не стерпит подобного бесчинства. Потом ему пришло в голову, что такое действие Кастеля предоставляет ему наиболее безопасный способ выяснить, что происходит на Чертовом острове. Этот заключенный, решил он, не откажется поговорить (а если не захочет, достаточно будет изобразить неприязнь к Кастелю). Неверс спросил Дрейфуса, как зовут заключенного.
– Ферреоль Бернхейм.
Он назвал также и номер. Неверс достал записную книжку и занес туда эти данные на глазах у Дрейфуса, потом поинтересовался, кто такой Де Бринон.
– Он просто чудо, истинный Аполлон! – воскликнул Дрейфус с искренним восхищением. – Молодой санитар, из хорошей семьи. Секретарь губернатора.
– Почему на островах нет врачей?
– Один врач всегда был, но теперь губернатор и господин Де Бринон сами присматривают за больными.
Ни тот, ни другой врачами не являлись. Можно сослаться на то, что врачом не был и Пастер, похваляясь своими знаниями, рассуждает Неверс.
– Не знаю, благоразумно ли отдавать предпочтение знахарям.
В замке и в красном бараке он видел самых разных больных, от анемичных до прокаженных. Неверс осуждал Кастеля, ведь больных следовало вывезти с островов и отправить в госпиталь. Наконец сообразил, что его страстное негодование сродни детскому страху заразиться, больше не увидеть Ирен, остаться на островах на месяцы, до самой смерти.
IV
3 марта
Сегодня я совершил оплошность, пишет он в письме от третьего марта. Он поговорил с Бернхеймом. Вечером направился в красный барак и велел позвать его. То был человечек с гладко выбритым лицом цвета старого резинового мяча, собачий взгляд его темных глаз, глубоко посаженных, тянулся как бы снизу вверх, издалека, смиренно. Он встал навытяжку, словно немецкий солдат, стараясь держаться прямо.
– Что вам угодно? – Голос звучал высокомерно, во взгляде читалась глубокая печаль. – Я не выступаю против властей, но с нынешними не хочу иметь никакого дела, кроме как…
Неверс вздрогнул от удивления.
– Я не отвечаю за то, что случилось до моего приезда, – с обидой произнес он.
– Вы правы, – кивнул Бернхейм, опустив голову.
– Так что же произошло?
– Ничего. Этот гад ползучий, дискредитирующий власть, выдернул меня с Чертова острова и соединил с уголовниками.
– Вероятно, вы чем-то провинились.
– Ну конечно, – усмехнулся он. – Я спрашивал о том же самом. Но вам известны мои обязанности: первое – собирать кокосы, второе – вовремя возвращаться в хижину. Клянусь вам, еще не родился человек, превосходящий меня в пунктуальности.
– Я походатайствую, чтобы вас перевели на ваш остров.
– Не заступайтесь за меня, начальник. Не хочу ничем быть обязан господину губернатору. Я – язва на совести Франции.
Позднее, без всякой логики, Неверс пишет: Бернхейм, как зачарованный, глаз не сводил с моего шрама. Люди думают, что этот рубец я получил в бою. Прекрасно, пусть заключенные воображают, будто это знак воинственного нрава.
Не следовало ему так легкомысленно намекать на эту отметину: шрамы (подозреваю, что они нравятся женщинам – но и только!) противны человеческой природе. Неверс знает, что это – не знак воинственного нрава. Должен понимать, что это – знак идиосинкразии, которая, возможно, обеспечивает ему место в истории психических расстройств. Неверсу было лет двенадцать-тринадцать. Он занимался в саду, неподалеку от тенистой беседки, окруженной кустами лавров. Однажды вечером заметил, как из беседки выбежала девочка с растрепанными волосами, она плакала, у нее текла кровь. Неверс видел, как девочка удалялась, охвативший его ужас помешал ему прийти на помощь. Он хотел обследовать беседку, но не решился. Хотел бежать, однако любопытство удержало его. Девочка жила неподалеку,
