Причем сделать это Жанна должна была публично, что, по замыслу организаторов процесса, окончательно развенчало бы Деву в глазах ее религиозных поклонников.
В ход были пущены все возможные средства, начиная от «милосердных увещеваний» и кончая прямыми угрозами.
А 16 апреля Жанна вдруг тяжело заболела. Так тяжело, что думали даже, что она не выживет. Но и болезнь не избавила ее от постоянных визитов судей и настойчивых попыток принудить ее покориться воле святой церкви.
18 апреля в камеру к Жанне явился епископ Кошон в сопровождении большой группы помощников. Секретарь Кошона в тот же день записал следующие слова Жанны:
Я больна и, кажется, смертельно. Если Бог желает оказать мне последнюю милость, то прошу вас принять мою исповедь, дать мне причастие и похоронить в освященной земле[129].
Но смерть Жанны от болезни не входила в планы организаторов процесса. Когда прокурор д’Этиве доложил графу Уорвику, что «подлая девка, должно быть, какой-нибудь дряни наелась», тот послал за врачами и распорядился позаботиться о больной как следует, так как король ни за что на свете не хотел бы, чтобы она умерла естественной смертью.
Жанну лечил личный врач герцогини Бэдфорд. Осмотрев больную, он нашел у нее лихорадку и предложил пустить кровь. Через несколько дней, к великой радости своих мучителей, Жанна выздоровела.
* * *
Едва Жанна оправилась от болезни, как ее привели в малый зал замка Буврёй, где ее уже ждали 65 человек. Это было самое многолюдное заседание трибунала за все время судебного процесса. Вновь увещевать подсудимую на этот раз поручили Жану де Шатийону, другу Пьера Кошона.
И вновь началась «старая песня»: все те же доводы, все те же «голоса»… «дьявольские козни»… «мужской костюм»… «гордыня»… Всё впустую.
А потом наступил момент, когда «милосердное» увещевание закончилось и сменилось прямыми угрозами: «Если ты не доверишься святой церкви и будешь упорствовать, тебя сожгут как еретичку». Жанна продолжала стоять на своем.
12 мая епископ Кошон поставил вопрос о том, не применить ли к дерзкой подсудимой пытку.
А вот это уже было очень серьезно. Пытка – это удивительное изобретение для того, чтобы погубить невиновного, чтобы отнять у него его последнее право – право молчать. О разнообразных и изощренных пытках, применявшихся в XV веке, можно написать целую книгу, но не в этом состоит наша цель.
К счастью для Жанны, десять советников высказались против применения к ней пытки, мотивируя это тем, что «не следует давать повода для клеветы на безупречно проведенный процесс»[130]. Лишь трое настаивали на применении пытки.
Итак, десять против трех. Председателю трибунала пришлось присоединиться к мнению большинства, и от пытки было решено отказаться.
* * *
14 мая Парижский университет на специальном заседании утвердил свое заключение по делу Жанны, поступки которой были квалифицированы как ересь. После этого Генриху VI было направлено письмо, в котором короля просили о следующем:
Чтобы это дело было срочно доведено правосудием до конца, ибо промедление и оттяжки здесь очень опасны, а отменное наказание крайне необходимо для того, чтобы вернуть народ, который сия женщина ввела в великий соблазн, на путь истинного и святого учения[131].
Решающее слово было произнесено.
23 мая Жанну ознакомили с заключением Парижского университета. Председатель суда объявил слушание дела оконченным. Окончательное вынесение приговора было назначено на завтра.
Бедная Жанна! Похоже, что до нее только сейчас стало доходить, что происходит.
Ее охватило оцепенение, когда она поняла, что ее хотят обвинить в том, что она плохая христианка, что она против Бога. Это было до того неслыханно, что она растерялась.
Ужасное состояние! Здесь была и обида, и недоумение, и страх… Да, да, именно страх, причем не столько за свою жизнь (этот страх есть всегда), сколько за какую-то нелепую необратимость всего происходящего. Это была именно та крайняя степень страха, которая лишает человека помощи рассудка, парализует его чувства и волю, делает из человека покорное животное.
* * *
Рано утром 24 мая Жанну под сильной охраной привезли на кладбище аббатства Сент-Уэн. За ночь там соорудили два помоста – один большой, другой поменьше.
На большом помосте разместились судьи и именитые гости, приглашенные поприсутствовать на церемонии оглашения приговора. Среди них был сам Генри де Бофор, с 1426 года кардинал Винчестерский.
Жанна поднялась на малый помост и стала рядом с проповедником, которому предстояло обратиться к ней с последним словом. На эту роль епископ Кошон пригласил странствующего проповедника Гийома Эрара. Предполагалось, что слова незнакомого священника произведут на подсудимую большее впечатление, нежели речи человека, которого она уже не раз видела.
Огромная толпа горожан заполнила пространство между двумя помостами, а поодаль стояла телега палача, уже готовая отвезти осужденную к месту казни.
Слово взял проповедник Гийом Эрар. Он что-то долго говорил о «лозе, которая не может приносить плоды, если она отделена от виноградника», а также о «многочисленных заблуждениях» и «пагубных деяниях», которыми подсудимая поставила себя вне святой церкви. После этого он перешел к французскому королю Карлу VII, заявив, что Франция, которая всегда была оплотом христианства и защитницей веры, теперь обманута, так как ее самозваный правитель положился, как еретик и раскольник, на слова и дела пустой и бесчестной женщины.
После этого Жанна словно очнулась ото сна и закричала, что ее король вовсе не такой, что он самый благородный из всех христиан.
Проповедник дал знак судебному исполнителю Жану Массьё, находившемуся рядом с Жанной, приказав заставить ее замолчать.
Поль Деларош . Жанна и Генри де Бофор. 1824
Закончив проповедь, Гийом Эрар вновь обратился к Жанне и сказал, что ее слова и поступки следует передать на суд святой матери церкви. В ответ Жанна попросила передать ее дело на суд римского папы, то есть первого после Бога. Она сказала, что, если бы трибунал действительно придерживался правовых норм, он был бы обязан сделать это. То есть отложить вынесение приговора.
Папой в то время был венецианец Евгений IV (в миру – Габриэле Кондульмер), только что сменивший Мартина V (в миру
