всё сказал и не поддавался на провокации. И на жалобные глазки. И на виляние хвостиком. И на прижимание грудью в полуголом состоянии. Раз пять… или десять… В общем, где-то около понятия «много». И даже не потому, что такой кремень и весь из себя «ЯжМужЫгЪ и жэнщинам не подчиняюсь!», а в силу банального отсутствия репертуара. Вообще, легко быть стойким и неприступным «оловянным солдатиком», когда ты просто не можешь выполнить просьбу. А я не мог. Ну, почти не мог. Зная страсть нашего барда к музыке, я прекрасно понимал, что стоит дать слабину — и она с меня не слезет. Просто вообще. Она и так не слезала, если уж по существу. Даже ночью, паршивка такая, коварно пыталась добиться своего через самые бесчестные приёмы, какие могут применить женщины к лежачему мужчине, забравшись к нему под бок.
Но какими бы коварными ни были шаловливые ручки мисс Хуфумо и как бы интимно она ни играла голосом, нашёптывая мне в ухо просьбы, в известном мне музыкальном творчестве двадцатого и двадцать первого веков объективно почти не было композиций, которые бы подходили средневековому обществу. Даже прекрасная «Баллада о борьбе» Высоцкого, та, где «Средь оплывших свечей и вечерних молитв», реально была полной дичью для местного общества, начиная со вступления и заканчивая главной темой в конце, элементарно потому, что абсолютно подавляющая часть местного населения не может похвастаться домашними библиотеками, да и отцы у этого большинства меч в руки в жизни не брали и крайне не хотели бы это менять. Для тех же семей, где и библиотеки есть, и отцы с мечом не расстаются, мотив тоже никак не коррелирует с бытом, потому что деткам там рубахи латают далеко не матери, да и не играют эти детки, а учатся убивать настоящим образом.
В общем, писал поэт не про средневековье и не для средневековья, а про людей советского времени, что в школу ходили и по дворам бегали с друзьями. И не он один такой — все пишут песни для современной себе аудитории, апеллируя к понятиям и образам из её, аудитории, жизни, а исключения разве что в мюзиклах каких встречаются или творчестве по определённым фэнтезийным книгам. В итоге — да, я мог откопать что-то, что будет смотреться вполне аутентично, но даже среди этого чего-то ещё надо было делать выборку, ибо ой как не всё тут можно пустить в народ. Тот же «Иллидан» от «Седой Эльфийки и Картавого Орка» чудо как хорош, но чёрта с два тут заценят тему «Не эльф и не демон», с посылом, что последним таки прямая родня. В общем, я крепился и превозмогал, «наказывая» этих прохиндеек за все моменты своей неловкости в их обществе.
– М-м-мф… – тем временем бросили обиженный взгляд на идеальную котодевочку и… продолжили об меня тереться, всей позой ёрзая от нетерпения и строя мне жалобные глазки.
– Рёко… – с укором вздохнул я.
– Вайтлиан-сама-а-а… вы же добрый… ну пожа-а-алуйста, – продолжила канючить лучница, начав выписывать ноготком узоры у меня на груди.
– Шива не понимает, – сообщила коллективу смуглокожая рабыня. – Нельзя же так лезть к командиру! Хозяин Шивы должен быть очень добрым, чтобы такое позволять, но это же… неуважение к его воле. За такое можно получить плетей и даже лишиться оружия. Почему подчинённая Хозяина Шивы так себя ведёт?
– Да! – мгновенно оживилась Адель, что кемарила в уголке, пока её сестра правила фургоном. – Ты пытаешься подчинить себе нашего Лидера! Это непростительно!
– Чего? – встрепенулась Рёко. – Ничего я не пытаюсь! Где? Не говори такого! Я уважаю Вайтлиана-доно!
– Ты с вечера об него трёшься почти голышом, – уличила подругу Нэроко.
– Да, развратная искусительница хочет использовать слабости нашего Лидера! – поддержала тёмная эльфийка, подаваясь ближе в однозначно воинственной готовности. – Непростительно! Ты нарушаешь дисциплину и субординацию в отряде! Покушаешься на власть! Это бунт! Тебя надо связать и обезвредить! – в руках Адель уже была верёвка, и она явно собиралась её использовать.
– Да ты!.. Да вы!.. – аж задохнулась от наглости обвинений волкодевочка. А между тем эльфийка уже и правда пошла в атаку и принялась вязать ошарашенную жертву. – Ай! Пусти! Куда?.. А-а-а, Нэроко! Спас-йи-и-и!
– Никто тебя не спасёт, мва-ха-ха-ха! – пользуясь заметно большими физическими параметрами и наличием на теле почти полной амуниции, то есть усиливающих артефактов, при реально полуголом состоянии Рёко, успешно заламывала бедную лучницу злобная ассасинша.
– Вы сами с сестрой больше всех нарушаете субординацию и искушаете Вайтлиана-доно! – пискнула уже наполовину упакованная бард.
– Мы делаем это не ради власти, а ради искусства! – ничуть не стушевалась младшая тёмная эльфийка.
– Нэроко-о-о!!! – огласил фургон окончательно разбитый и жалобный взвизг.
– Я… – кошкодевочка смерила композицию из переплетённых тел у своих ног задумчивым взглядом, – потом тебе помогу, – и, полуприкрыв книгу, слезла со скамейки, после чего, обогнув кучу-малу, где эльфийка уже перешла к чему-то не очень приличному, подошла ко мне и, никого не стесняясь, забралась прямо на колени, боком к хулиганкам.
– М? – ничуть не возражая данному манёвру и даже придержав волшебницу за бочок, чтобы ей было удобнее, тем не менее обозначаю вопрос о намерениях.
– Я… не дам ей вновь к тебе приставать, – чуть покраснев щёчками, сообщила нэка и тут же уткнулась в свою книгу, типа, только так и надо и вообще я тут всегда сидела.
– Хорошо, – забравшись левой рукой ей в волосы, чуть тереблю пушистое ушко, правую же ладонь укладываю на голую коленочку своей идеальной коти. И всё это под очень заинтересованным и изучающим взглядом рабыни. Да-да, именно заинтересованным и изучающим — ни малейшего смущения или дискомфорта от наблюдаемых картин там не было.
