аппетита, — пожелала Икки.
Но Джирайя не спешил браться за еду, продолжил выглядывать Цунаде, которой как всегда не было. Он расстроенно вздохнул и хотел уже взяться за свою тарелку — у входа появилась она. И вправду с распущенными волосами, вся такая звонкая и стройная, что он загляделся и опомнился только тогда, когда Цунаде, набрав еду, стала высматривать себе место.
— Давай к нам! — окликнул Джирайя, подскочив со скамьи. Цунаде заметила его и улыбнулась, и, когда подошла, он радостно продолжил: — Пожалуйста, — показал на место напротив себя, и только, когда она села, опустился обратно на лавку. — Давно тебя не видел. — Джирайя отодвинул от себя тарелки, положил руки на стол и стал на нее смотреть. — Где была? Что делала? Пойдешь сегодня на собрание? Почему одна? Где капитан?
— Дан готовится к собранию, — коротко ответила Цунаде.
— Знаешь, хочешь, я с этим гадом поговорю?
— Почему же гадом? — Она отломила кусочек лепешки.
— Ну как? Он же тебя совсем замучил, даже есть не дает. Я каждый день тебя здесь высматриваю, ни разу не видел.
— Почему же не дает? — Она макнула лепешку в бульон. — Нам приносят еду в его кабинет, и мы вдвоем обедаем у окна.
— Получается, он тебя взаперти на Маяке держит?
— Почему же держит? — Она взяла палочки. — Мы очень хорошо проводим время.
— И что же вы делаете?
— Разное, — бросила она, подняв на него сердитый взгляд. — Не думаю, что тебе будет интересно.
— Почему же не будет? — Джирайя сложил руки на груди. — Очень даже будет. Я какую ночь тебя жду у этого проклятого костра, а ты все не приходишь.
— Не хочу, — с раздражением бросила она.
— Вот как? — Джирайя поднял брови, внимательно ее оглядел и понял, что никогда не видел ее настолько расфуфыренную.
Даже на праздниках в Конохе, она, как представительница клана Сенджу, всегда была нарядная, но ни разу не красилась и уж тем более не делала прическу сложнее той, чтобы просто заколоть волосы наверх. А сейчас ее глаза были подведены черным жирным карандашом и тушью, кожа — напудрена, а на щеках красовались яркие румяна. Но больше всего его привели в негодование ее золотые длинные волосы, которые были закручены в тугие локоны.
— Что-то не так? — тяжело вздохнула она, и его вдруг взяли подозрения. Он привстал с лавки и через стол, наклонившись к ней, принюхался.
— Духи? — удивился Джирайя, когда почувствовал запах сладкой розы. — Цунаде, что с тобой? Ты совсем с ума, что ли, сошла? Или болезнь какую-то подцепила?
— Отстань. — Она осторожно толкнула его обратно.
Джирайя вернулся на скамейку, широко расставил ноги, вновь сложил руки на груди и, не в силах справиться со своим изумлением, громко заговорил:
— Нет, вы чувствуете? — Обратился он к Икки с Орочимару. — Духи! Я уж молчал про эти твои черные, как у панды глаза, про эти твои смешные румяна и совершенно дурацкие локоны. Но духи?
— Действительно, Цунаде, — холодно произнес Орочимару, — лучше бы ирьениндзюцу изучала.
— А я и изучаю, — возмущенно ответила она.
— Да похоже, ты кое-что другое изучаешь! — продолжал Джирайя, не осознавая, что все в шатре затихли и прислушались к их разговору. — Капитана нашего и изучаешь! А он-то наверняка не против твоей розы!
Джирайя еще никогда не чувствовал такую досаду — лицо горело, голос гремел, и он был просто в бешенстве, но вдруг в спокойствие его быстро вернула хлесткая пощечина. Он посмотрел на Цунаде: в ее глазах стояли слезы. Перевел взгляд на Орочимару: тот, единственный из всех в шатре, насторожился и, скорее всего, думал, как бы ему поскорее отсюда делать ноги. Остальные же молча за ними наблюдали.
— Замолчи! — Цунаде подняла руку для нового удара, сжав кулак, и Джирайя уже приготовился далеко и больно улететь. Но вдруг она прикрыла глаза, глубоко вздохнула, отсчитала несколько вдохов, бросила на него угрожающий взгляд и, резко развернувшись, ушла, расталкивая всех на своем пути.
— Мне кажется, ты перегнул палку, — произнесла Икки, когда все в шатре вернулись к своим тарелкам. — Она же, как и все девушки, просто хочет быть красивой.
— Она и без всего этого красивая, — вздохнул Джирайя, потирая щеку и задумчиво смотря на выход из шатра.
— Ладно, давайте о чем-нибудь другом, — быстро проговорила Икки. — Как вы думаете, на собрании наконец-то расскажут, куда и когда мы пойдем в наступление?
На место злости быстро пришло чувство вины, так что он оставил свой поднос со всеми тарелками, что наставила ему Икки, и скорее покинул шатер в поисках Цунаде. Но в штабе было так много шиноби, что сколько бы он ее ни искал по чакре — найти никак не мог. И тогда решил пойти в единственное место, где бы она могла спрятаться.
Цунаде стояла одна на деревянной террасе около веревочных перил и вздрагивала плечами. Он уже хотел к ней подойти и успокоить, но Дан сделал это первым: появился как всегда из ниоткуда.
Джирайя совсем не слышал, что она говорила, но хорошо понимал, о чем шла речь. Цунаде нервно жестикулировала, касалась своего лица, что-то возмущенно рассказывала и всхлипывала. Дан внимательно ее слушал, а когда она и вовсе небрежно показала на свои завитые волосы и заревела. Тот огляделся, перелез через веревочные перила, прыгнул прямиком вниз и совсем скоро вернулся с охапкой тех самых красно-белых цветов, которые Джирайя пытался для нее сорвать.
Внутри у него все перевернулось, и в следующий миг Дан притянул к себе Цунаде, а она крепко его обняла, повернула голову и распахнула глаза. Растерялась, а затем и вовсе погрустнела. Джирайя понял, что Цунаде, как и всегда, почувствовала его чакру. И он сделал единственное правильное, что сейчас мог — развернулся и ушел. Вернулся к штабу, набрал чакру в ноги и одни высоким прыжком оказался на вершине Маяка. Поменялся с дозорным на вершине Маяка, сказал, что это приказ капитана, облокотился о монолитное ограждение, достал тетрадь со стихами и стал про себя читать.
Собрание под Маяком проходило мимо него. Хотя на нем говорили, что все-таки узнали, где прячется главарь повстанцев, и что эту информацию на удивление добыл отряд учеников Хокаге, и что уже завтра всем выходить в наступление.
Начинался вечер, и когда солнце стало заходить над широкой и бурной рекой, на площадке открылся люк и показалась светлая макушка Цунаде. Джирайя отвел взгляд, и только, когда она подошла и тронула его за плечо, он вздрогнул и оглядел ее: волосы были убраны наверх, косметика наспех смыта, а глаза опухли от слез. В руках Цунаде держала
