клятве отпечататься на его коже?
– В его крови теперь слишком много железа, чтобы кожа могла впитывать клятвы. Я убедился сегодня утром. – Уголок его рта приподнимается.
Застегивая последнюю пуговицу на корсете, который перетягивает мне грудь, я задаюсь вопросом, как нонна поняла, что моя кровь отличается от ее, не зная о моем происхождении.
– Вы пытались вернуть их домой? – спрашиваю.
Юстус хмурится.
– Кого?
– Нонну и мамму?
– Нет, – вздыхает он. – Им было безопаснее вдали от Изолакуори. Особенно после твоего рождения. – От нежного тона его голоса у меня пальцы соскальзывают с корсета платья.
Какой же он непостижимый…
Он поднимает руку к двери, чтобы стереть печать, и я торопливо спрашиваю:
– На чьей вы стороне?
Ладонь зависает над окровавленным узлом.
– На твоей, нипота.
На этот раз, когда он называет меня внучкой, я не напоминаю ему об отсутствии между нами родства. Возможно, я и не его кровный потомок, но мы с Юстусом теперь связаны через кровь Мериам.
Кровь и тайны.
К слову о тайнах…
– Почему вы позволили Мериам связать нас кровью?
– Потому что узы крови помешают его магии. – Он проводит тыльной стороной ладони по символу.
– Я думала, с этим разберется неббенский химикат?
– Не этой магии, – бормочет он.
Прежде чем я успеваю спросить его, какого Котла он имеет в виду, он нажимает на ручку двери. Катон чуть ли не падает на Юстуса. Очевидно, он подслушивал.
– Хотя бы изобрази скрытность, Брамбилла, чтобы не позорить честь сержанта.
На лице Катона вспыхивает румянец, который кажется ярче из-за резкого контраста со светлыми волосами и униформой.
– Я-я собирался постучать. Я вовсе не…
– Успокойся. У меня есть дела поважнее, чем понижать тебя до рядового солдата.
Я чуть не фыркаю. К счастью, успеваю поймать звук. Нельзя веселиться, иначе вызову подозрение у людей, которые должны оставаться в абсолютном неведении.
По пути обратно в камеру я не спускаю взгляда с раскачивающегося из стороны в сторону хвостика генерала, однако мысленно перебираю те клочки прошлого, которые мне только что преподнес Юстус.
Мама сама отрезала себе кончики ушей. Мерзко и душераздирающе. Кроме того, нисколько не уменьшает чувство вины за то, что я вторглась в ее чрево.
Внезапно я жалею, что пока нас защищала печать Юстуса, я не воспользовалась возможностью, чтобы узнать, есть ли надежда вернуть ей разум. Может, Мериам знает подходящее заклинание? Или Зендея? Способна ли она исправить причиненный ею ущерб? Где она?
Из всех вопросов, которые у меня есть к Юстусу и Мериам, этот самый насущный. Я решаю, что при следующей же встрече с Мериам заключу с ней сделку. В обмен на снятие ее проклятия я потребую встречу с матерью.
Минуют бесконечные дни, и единственные живые души, которых я вижу, – охраняющие мою клетку спрайты и солдаты. Я пытаюсь силой мысли заставить Юстуса открыть мою дверь. Бесполезно. Таким же образом пытаюсь заставить Бронвен завладеть моим взглядом – или как там работает наша глазная связь? – но столько бы я ни старалась, Небесного Королевства мне не видать как собственных ушей.
Единственное развлечение – наблюдать за спрайтами Данте, которые в поте лица летают туда-сюда по винным стеллажам, чтобы установить четыре шеста, поднятые Катоном и другим солдатом. Мое веселье от зрелища заметно ослабевает, когда до меня доходит смысл их занятия – шесты должны поднять мою клетку над полом. В ближайшем будущем больше никаких кружений.
Огненный фейри только что закончил приваривать тяжелые цепи к установленным столбам, когда Юстус наконец появляется в дверном проеме подвала.
– Мериам пробудилась. Настало время для первого урока Данте.
Данте? Или моего?
Скорее все же Данте: как бабушка сумеет одновременно учить его неправильным печатям, а меня – правильным?
Возможно, она и не намерена учить меня магии. В конце концов, они с Юстусом прекрасно понимают, что едва я овладею заклинаниями, то возьму свою магию в охапку и пущусь наутек, точнее, на утес – к Лору.
Глава 18
Я встаю как вкопанная, едва вынырнув из туннеля. В помещении вырастили дерево с толстыми ветвями, которые торчат во все стороны. Но не оно приковало мое внимание. От чего замирают и ноги, и сердце – так это от вида моего друга.
Энтони сидит на корявом корне, запястья и лодыжки связаны лозами, на шее толстая цепь – темная, как потускневшее серебро. Хотя между металлом и его тяжело вздымающейся грудью есть ткань, звенья, должно быть, задевают его кожу, поскольку вдоль шеи виднеется сыпь. Кожа приобрела землистый оттенок, как кости рыб, волосы спутанные, как морские водоросли, глаза затравленные, как у Катрионы в ту ночь, когда ее жизнь была оборвана стрелой.
Стиснув зубы, я провожу взглядом вдоль цепи до того места, где она крепится к самой большой ветке, прежде чем вновь обратить взор на Энтони.
– Что все это значит? – рычу я.
– Полукровка здесь на случай, если ты начнешь доставлять мне неприятности. – Данте выходит из хранилища, двери которого распахнуты, так что полностью виден трон Мериам.
– Не начну.
– Тогда тебе не о чем беспокоиться, мойя.
Данте опускает белый рукав, поправляя манжету поверх повязки, вероятно, пропитанную лечебной мазью, судя по тому, что у ткани зеленоватый оттенок, а в воздухе витает режущий глаза смрад.
– Умоляю, Данте, не нужно ему угрожать! Я буду самой послушной чернильницей в истории чернильниц. – Мои ногти впиваются в ладони, оставляя следы в форме полумесяцев на татуировке в виде переплетенных колец.
Юстус поворачивается к высокому зеленоглазому целителю.
– Можешь идти.
Я вскидываю брови, только сейчас обратив внимание на целителя. Я ожидала увидеть фейри с длинными локонами, однако у стоящего рядом с Данте мужчины волосы до плеч и округлые уши. Надо полагать, лечение лошадей – работа гораздо менее престижная, чем лечение фейри, тем не менее как странно, что великая Ксема Росси, которая души не чает в своих питомцах и заостренных ушах, наняла полукровку.
– Ластра, помоги ему свернуть бинт, иначе он тут весь день проторчит! – Данте явно не терпится выпроводить лекаря.
Или же ему не по нраву то, как мужчина пялится на меня.
– Не нужно. Я закончил. – Тот берет поднос, уставленный склянками. Его плечи обтянуты простой льняной туникой, на ногах – видавшие виды широкие штаны, заштопанные и перештопанные, чем напоминают мне мои детские платья, которые нонне приходилось зашивать пару раз в месяц, поскольку я вечно за что-нибудь зацеплялась.
– Проводите дотторе Ванке в его покои, – велит Данте одному из солдат.
Я замираю. Довольно
