мороженое и смотреть мультики, сидя на диване с Лимуром в его комнате…
А дальше моя фантазия рисовала свои иллюстрации, где только я и она…поцелуи, горячие и одновременно нежные, ее тихие стоны, переходящие в хрипловатые просьбы от пульсации на моих пальцах, а потом глубокие, быстрые движения для себя с опустошающим оргазмом для обоих…
— Сегодня во сне я все-таки тебя трахнул, — шепнул ей, целуя в щеку, когда она собралась выходить из машины на стоянке мед. центра.
— И как это было?
— Ты кончила… — несмотря на желание казаться невозмутимой, по ее коже разбежался нежный румянец. Смущаешься или тоже об этом думаешь?
— А ты?
— И я.
Поймав ее ладонь, положил себе на пах, сжал пальцами. Знаю, что веду себя как пацан, но с ней почему-то хочется всех этих тисканий и фривольных намеков, потому что прет уже от предвкушения того, что случится…а случится обязательно… И мы оба это знаем.
— Вадим…ну все…нас могут увидеть…
— Да ты без пяти минут моя жена… Как, кстати, родители восприняли новость?
Вчера я не спросил, думал сама расскажет. Она отмолчалась.
— Они… — уткнулась носом мне в шею, и у меня в штанах стало тесно… — Они немного в шоке. Им нужно время, чтобы принять. В конце — концов не каждый день их дочь выходит за муж.
— Ругали тебя, да?
— Нет. Ругали тебя. Это ведь ты окрутил их нежную фиалку.
Поднимает голову и глядя на меня, наигранно хлопает мохнатыми ресницами, пряча за ними смеющийся взгляд.
А у меня в душе разгорается глупая радость. Что не смотря ни на что, она хочет быть с нами, и все у нас пока хорошо.
И вот сейчас это чувство померкло.
— Юлька приехала, — сухим горлом выговариваю слова в трубку, глядя в больничное окно. Мысли в голове, липкие и навязчивые. Никак не получается от них избавиться.
— И что теперь? — мне кажется, она хватается ладонью за шею, как делает, когда волнуется. — Что нам делать?
«Нам». Мне греет душу ее поддержка. Ее озабоченность в тоне, и в тоже время мягкость в голосе.
— Я не смогу тебя сегодня забрать. Мы договорились, что встретимся с ней в парке, после детского сада. Ты поезжай домой, ладно?
— Да, — слышу упавший до шепота голос в динамике.
— К нам домой, Лик! Ты что себе там напридумывала, а?
23
Никтос уже привык, что мы забираем его с Ликой вместе. Его глаза стали, как блюдца, когда я сказал, что сегодня мы будем гулять с мамой. На детском лице отразилось беспокойство.
— Я не хочу гулять, — его глазенки наполнились слезами. — Я хочу домой к Лике.
— Если тебе не понравится, мы сразу уйдем. Хорошо? Мама просто хочет подарить тебе подарок. Ты же любишь подарки?
Прогулка оказалась пыткой для всех. Юлька старалась разговорить Никиту, развеселить, задавала вопросы…он отвечал односложно. Жался ко мне, просился на руки…хотя давно и долго сам мог ходить ногами. В конце-концов, придя к пруду мы покормили уток хлебом…запустили подаренный радиоуправляемый вертолет, только тогда Никита немного отвлекся, а мы с Юлькой шикая друг на друга все-таки поругались. На обратной дороге к машине, между нами повисло неловкое молчание. Сын, отказавшись взять ее за руку, демонстративно шагал со мной, растравливая в ней обиду за непризнание, не смотря на потраченные усилия.
— Ты это специально, — прошипела она, улыбаясь Никите. — Ты специально его против меня настроил.
— Юль, ты совсем сбрендила? Зачем мне настраивать сына против собственной матери?!
— Ты не хочешь, чтобы он любил меня. Боишься, что он от тебя отвернется. Перестанет воспринимать, как единственно значимого человека.
— Нет, Юль, я этого не боюсь. Я боюсь, что ты снова разрушишь его привычный мир. Сделаешь несчастным, в угоду себе.
— Скажи еще, что с тобой он счастливый!
— Да. Со мной он счастливый, — оборачиваюсь на нетерпеливый стук в окно. — Поедем мы, Юль. И ты уезжай.
— Не указывай мне что делать! Я все рано у тебя его заберу!
— Слушай, я не хотел быть грубым, — наклоняюсь к ней, и рычу в ухо, — но если ты … выкинешь какой-нибудь фортель…
— И что ты сделаешь? — насмешливо фыркнула, помахав Никите.
— Испорчу тебе счастливую жизнь!
— Много на себя берешь Муравьев!
— Потому что могу удержать, — делаю вид, что целую. Ну не можем же мы перед сыном разойтись, как враги. — Уезжай, Юль.
— Ты препятствуешь моим встречам с ребенком! Я подам в суд! — слышу в спину. — Ты проиграешь!
Внутри все кипит. Хочется вернуться, как следует ее встряхнуть и спросить, как она раньше-то жила без него. Как спала, как ела, как дышала?
— Юль, иди ты…иди ты к мужу. Пусть он тебя утешит, — улыбаюсь ей, оскалившись.
— Меня-то утешат, а вот тебя? — уголок ее рта дрогнул в язвительной улыбке.
— Претендуешь что ли?
— Да боже упаси! Сочувствую!
— Уезжай, Юль!
Лика встречает нас на пороге встревоженная. Помогает Никите разуться. Подхватывает на руки несет в ванную. Я слышу, как они сначала переговариваются, а потом смеются. Стоило увидеть довольную физиономию сына с улыбкой до ушей, как все мое раздражение куда-то улетучилось. Напряжение отпустило. Ничего плохо не случилось. Все мои дома со мной. Из кухни доносятся восхитительные запахи…Лимур вон об ноги трется.
— Ужинать будете? У меня как раз все готово
— А что у нас на ужин? — подхожу и обнимаю ее за талию.
— Любимые тефтели Карлосона.
— Никитос, мы же будем? Мы же голодные, как волки, да? — делаю вид что кусаю Лику за шею.
— Да! — тоже виснет на ней. Подхватывая, на руки, целую его в щеку. Лика делает так же. Он щурится от удовольствия.
За ужином, Никита размахивая руками, хвалится Лике, как управлял вертолетом, как кормил уток со мной, что видел дерущихся котов. Про Юльку не говорит ни слова, как будто ее с нами не было. И я не могу понять, то ли он боится огорчить Лику, то ли вытравливает из себя образ матери… Потом мы купаем его вдвоем, устраиваем морские баталии, брызгаемся по очереди водяным пистолетом. И пока я устраняю остатки потопа, спуская наполненную ванну, Лика переодевает сына, и устроившись с ним на кровати, перебирая волосы рассказывает очередную сказку, под которую он засыпает.
В комнате какое-то время тихо. А потом тишину нарушил легкий шорох — это Лика встала с кровати. Она бесшумно прошла до футбольного кресла, в котором сидел я. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. А потом я резким движением притянул ее к себе, уткнулся лицом в живот.
— Спасибо, — сорвалось на выдохе
