себе, всесезонная, не шипованная — «Good year», уже порядком стёртая. Андрей подумал секунду, а потом вернулся в салон. Приходилось рисковать — да и что оставалось делать?
Он отъехал метров на пятьдесят и аккуратно развернулся на узкой дороге. По-прежнему ни единой души не было вокруг, всё было тёмно, ни огонька, ни звука.
Мотор взревел, колеса бешено завращались на месте, машина дрогнула и стала набирать ход. На скорости в сорок километров Андрей вывернул руль вправо и, жёстко ударившись передними колёсами о насыпь, вздымая тучи снежной пыли, вылетел на самый верх. Правое колесо стукнулось о крайний рельс, машину бросило вверх и накренило; тут же последовал новый удар — правое колесо перемахнуло второй рельс. Ошибиться было нельзя, и Андрей не ошибся. Сразу после второго удара он резко вывернул руль влево, захватывая колею передними колёсами, и тут же почувствовал два удара по днищу — правое заднее колесо последовательно перепрыгнуло оба рельса; машина уже мчалась по шпалам, подпрыгивая и трясясь как в лихорадке. Временами слышался скрежет днища о головку рельса, но не это беспокоило Андрея. Нужно было успеть проскочить мост. Составы ходили в обоих направлениях, и заранее нельзя было угадать, когда стотонная махина выскочит навстречу.
Машина влетела на мост, тряска заметно усилилась. Замелькали перекрещенные пролёты моста, летало вверх-вниз гулкое эхо, а внизу покойно лежал в своем ложе Иркут, укрытый толстым снежным одеялом, ни души не было вокруг на много километров.
Ещё несколько томительных секунд — и мост уже позади! Но радоваться было рано. Свернуть было некуда — по обеим сторонам лежала снежная целина, по которой не всякий трактор проедет. Но Андрей знал, что через пару километров должен быть переезд с вечно поднятым деревянным шлагбаумом — до него и надо было тянуть. Вдруг его словно толкнуло в спину, он оглянулся и увидел сзади яркий прожектор локомотива, тот был ещё далеко, но мчался на всех парах. Андрей вдавил педаль газа в пол, машина взревела и затряслась как в лихорадке. На скорости восемьдесят километров её стало кидать влево и вправо — лишь рельсы удерживали автомобиль на насыпи. То левым, то правым колесом он задевал головку рельса, и тогда внизу пронзительно скрежетало, а сзади вылетал длинный веер жёлтых искр.
До переезда оставалось метров сто, но и состав стремительно приближался. Машинист, кажется, еще не заметил препятствие на своём пути, а иначе он посигналил бы. Андрей стал притормаживать — нужно было притормозить, чтобы свернуть в нужном месте. Ошибись он на несколько метров — и машина вылетит на обочину, застрянет в метровом сугробе. Андрей сбросил скорость до двадцати километров, затем до пятнадцати… Состав был уже близко, вдруг раздался оглушительный гудок за спиной. Андрей въехал передними колесами на деревянный помост и стал заворачивать руль вправо. Колеса забуксовали было, но машина прокатилась по инерции несколько метров, и передние колеса зацепились за рассыпанный по снегу гравий. Последнее усилие — и, переваливаясь с боку на бок, автомобиль выехал на грунтовую дорогу. И тут же за спиной загрохотало, заскрежетало — понеслись платформы, груженные лесом. У Андрея холодок по спине побежал, когда он представил, что было бы, замешкайся он на несколько секунд. Машина уже катилась под уклон, двигатель работал ровно, печка разгоняла тёплый воздух по салону. Дорога петляла посреди бескрайнего поля. В темноте не видно было, но Андрей знал: слева тянулись заснеженные горы на сотни километров, справа Иркут лежал под метровым льдом, а над головой жила и ворочалась Вселенная — бесконечная, таинственная, жуткая. Миры летели в пустоте, громады Солнц излучали в черноту пространств потопы света. Для чего всё это? Для кого зажглись во тьме мириады звёзд? Чтобы где-нибудь возникла жизнь, похожая на нашу жизнь? Стоит ли оно того?
Андрей рефлекторно поворачивал руль, следуя плавным изгибам узкой трассы. Когда он думал о том, что у Вселенной нет ни начала, ни конца, что ничего-то мы не знаем об окружающем мире, что копошимся на Земле подобно муравьям, не заглядывая дальше завтрашнего дня, не умея понять самих себя, — он чувствовал странное умиротворение. Давно уже понял скоротечность жизни, суетность всех наших желаний, бесполезность усилий. Но он почему-то бежит из города, желая спрятаться от врагов. В масштабах вечности — как оценить такой поступок? Андрей усмехнулся и покачал головой. Слаб человек!
Показались Баклаши — посёлок на берегу Иркута, заложенный одновременно с Иркутском. Но вот парадокс: Иркутск за триста лет превратился в огромный город, а Баклаши так и остались обычным посёлком, коих рассеяно великое множество по нашей необъятной земле. Левее, в пяти километрах, тянется знаменитый Култукский тракт. Там жизнь, там движение, а тут — неизбывный покой, деревенская идиллия. Знает ли кто-нибудь про эту заброшенную деревню? А ведь в ней родился прославленный полководец, дважды Герой Советского союза генерал Белобородов, защищавший Москву в сорок первом, а в сорок пятом бравший Кёнигсберг! Андрей с горечью подумал о том, что он тоже мог бы быть неплохим командиром, он мог бы отдать жизнь за свою родину, а вместо этого бежит из родного города словно закоренелый преступник…
Село унеслось назад, теперь Андрей ехал вдоль реки по заснеженному просёлку — тут и днём-то редко ездили, а уж ночью… Он снова стал думать о жизни, о её превратностях. Сам себе он казался превратностью! Жить не хочет, но живёт. Презирает суету, однако суетится. Что это? Пресловутая любовь к жизни, воспетая поэтами? Или это неистребимый инстинкт, что не позволяет жизни прекратиться и который поддерживает божественный огонь среди убийственных стихий и козней мира? Возможно, возможно. Лучше не думать об этом. Многие думали до него, однако ничего толком не поняли и не объяснили.
Через несколько километров дорога поворачивала налево с тем, чтобы соединиться с Култукским трактом. Но это уже ничего не значило. Все полицейские кордоны остались позади. Андрей держал путь на Моты, затем пять километров вдоль Иркута и — Шаманка, конечный пункт. Придется пересечь реку по льду, но это уже не опасно, лёд в эту пору прочный, местные всю зиму по нему ездят, кто на лошадях, а кто и на тракторах! Здесь Андрея искать не будут. Ни одна живая душа не знает о том, что в этой бывшей спецкомендатуре живёт его старый знакомый. Правда, они не виделись лет пять, но это ничего не значит — знакомый примет его без лишних вопросов. Машину можно загнать во двор, а самому пожить какое-то время в тёплой избе, на деревенской картошке и соленых
