не посмели бы безнаказанно безобразничать. Вчера в беседе с одним из своих друзей я упоминал, что нечего и говорить о годичной или полуторагодичной подготовке; будь у нас на подготовку месяц или два — японцы уже не посмели бы так нагло творить свои безобразия».
У Чан Кайши нашлись самолёты и танки для наступления на вооружённые силы народа, но для отпора японцам у него не оказалось их не только для обороны в масштабе всей страны, но даже для защиты отдельных пунктов! Не оказалось даже примитивного противовоздушного оборудования! Прошло три года (а со времени кровавой резни в Цзинани — шесть лет), и всё-таки не только «нечего и говорить о годичной или полуторагодичной подготовке», но даже месяца или двух на подготовку и то не нашлось! Это — свидетельство, данное устами самого Чан Кайши! Но возможно ли было хотя бы теперь начать подготовку к обороне? По мнению Чан Кайши, это было бы бесполезно. Он утверждал:
«Если мы сейчас экспромтом возьмёмся за усиление наших вооружений, за укрепление национальной обороны, то мы всё равно уже опоздали что-либо сделать, чтобы быть в состоянии сопротивляться Японии. Даже если, начиная с этого дня, мы все общими усилиями будем работать в этом направлении тридцать лет, и то этого будет недостаточно. Было бы абсурдом думать, что мы даже после 30‑летней подготовки смогли бы одолеть Японию с помощью материальной силы; а тем более теперь, когда японцы не дадут нам возможности укреплять национальную оборону, не дадут времени, чтобы производить оружие».
Не заявлял ли Чан Кайши ранее, что будь у нас на подготовку месяц или два, то японцы уже не посмели бы так нагло творить свои безобразия? А теперь он уже утверждает, что и тридцать лет усилий ничего не дадут. Таким образом, отказ от подготовки становится священной догмой. Но есть ли хоть какой-либо луч надежды, если японцы всё-таки «позволят» «готовить оборону»? Чан Кайши ответил:
«Вернёмся несколько назад. Даже если бы японцы позволили нам бросить все наши силы на подготовку к обороне, то разве мы смогли бы догнать их при наших возможностях в области людских резервов и финансов?»
Когда же, по мнению Чан Кайши, можно будет «готовиться к обороне»?
«Сейчас вам, господа генералы, нужно уяснить себе, что до тех пор, пока Япония не потерпит поражения в войне, национальная оборона Китая не может быть создана. Нам всем нужно уяснить то положение, что пока у Японии есть вооружённые силы, она не даст нам возможности упорядочить нашу национальную оборону, не даст Китаю возможности объединиться! Итак, какие же пути есть у нас, чтобы упорядочить национальную оборону и по-настоящему воевать с Японией? Нет у нас для этого ни времени, ни возможностей, и нечего строить себе иллюзии!»
Таково практическое содержание того положения, которое Чан Кайши в «Судьбах Китая» выразил словами: «национальное правительство [то есть чанкайшистская камарилья] в этот период [то есть после событий 18 сентября] не желало искать сочувствия общественности и оправдываться перед империалистами тем, что оно готовится к войне». Вот образец откровенного бесстыдства, бесстыдства и ещё раз бесстыдства!
Мао Цзэдун в своей работе «О затяжной войне»[82] говорил:
«Пораженцы смотрят на врага, как на всесильное божество, а на себя — как на ничтожную былинку».
Именно таким пораженцем и был Чан Кайши.
В чём же тогда Чан Кайши видел выход? По существу, этот «выход» давно уже был определён «почтенным наставником» Чан Кайши, любовно воспеваемым им, Цзэн Гофанем[83], который в свое время писал в одном из докладов маньчжурскому императору: «Бедствия, принесённые иностранцами, ниспосланы нам по воле неба, и здесь легко делу не поможешь». Значит, задача состоит в том, чтобы «использовать мощь иностранцев, установить с ними искренние, честные, дружеские отношения и сообща с ними защищать людей и имущество». Утверждая, что он «готовится к войне», Чан Кайши был в известном смысле прав: он действительно готовился к войне… против китайского народа. Он изо дня в день вёл гражданскую войну и ни на один день не прекращал подготовки к ней. В этом ему, конечно, «оправдываться перед империалистами» было незачем, так как он действовал по их указке.
Японские агрессоры были прекрасно осведомлены о той новой подготовке, которую провёл для них Чан Кайши. Они уже имели опыт и знали, что Чан Кайши выдаст им всё, чего они пожелают. Япония потребовала установления железнодорожной и почтовой связи с Маньчжоу-Го и создания таможен; Чан Кайши согласился. Японское министерство иностранных дел опубликовало так называемое «заявление Амо»[84], которое Мао Цзэдун характеризовал как «наиболее яркое проявление стремлений японского империализма к монопольному захвату всего Китая», а в заявлении, опубликованном чанкайшистской камарильей, говорилось, что «Китай никогда не имел намерений наносить ущерб другим государствам или же нарушать мир в Восточной Азии», что было равносильно полной капитуляции перед «заявлением Амо». Вслед за «заявлением Амо» в Китай с новыми конкретными предложениями о «японо-китайском сотрудничестве» прибыл японский посланник Арита, и в печати появилась инспирированная Чан Кайши циничная статья «Враги или друзья?», в которой говорилось, что «японцы, в конечном счёте, не могут быть нашими врагами. Китаю также, в конце концов, необходимо сотрудничество с Японией». 1 февраля 1935 г. Чан Кайши дал интервью, в котором заявил, что «наши соотечественники должны с полным достоинством, руководствуясь разумом и моралью, не поддаваться настроениям момента, не допускать антияпонских актов, чтобы продемонстрировать своё доброжелательство!» 13 февраля чанкайшистское правительство отдало приказ о запрещении антияпонских выступлений. 20 февраля оно направило в Японию с «миссией доброй воли» Ван Чунгуя[85], и действительно было «осчастливлено» милостью японского агрессора: 17 мая китайский и японский посланники были одновременно возведены в ранг «послов». Японские агрессоры удостоили чанкайшистское правительство «чести», поставив его на одну доску с марионеточным правительством Маньчжоу-Го. Министерство иностранных дел Чан Кайши сочло это за «событие, создающее целую эпоху в искреннем улучшении китайско-японских отношений». Но прошло всего десять с небольшим дней, как было предъявлено требование о размещении японских войск в Северном Китае. В результате появилось новое соглашение, «соглашение Хэ Инцинь — Умедзу»[86], согласно которому японские захватчики в военном, политическом и экономическом отношении подчинили себе Северный Китай. Одной своей бумажкой японские захватчики заставили немедленно убраться из Северного Китая чанкайшистские войска, которые, когда дело касалось безоружного населения, обычно бесчинствовали и держали себя весьма воинственно. 10 июня чанкайшистское правительство обнародовало позорнейший указ о «добрососедских отношениях». Когда же шанхайский журнал «Синьшэн» посмеялся над японским императором, то это было расценено
