сегодня купить у Дарьи Петровны нужно…»
У ангела болели зубы…
Прямо на обложке тетради крупными буквами вывел Ленька. На минуту он задумался и быстро прибавил к ним еще три строчки.
«Здорово! – решил он, рассматривая полностью завершенное стихотворение. – Правда, коротко, но за то все понятно… Не то что у Людки».
Ленька отставил пустую банку и встал. Пляжные шлепанцы Людочки он нашел рядом с кроватью. Прихватив их собой, Ленька пошел на огород.
11.
– Ну, что ты спешишь? – терпеливо учил Ленька. – Лупишь прямо по картошке. И тяпку правильно возьми.
– Как правильно? – удивилась Людочка.
По ее мнению, тяпку можно было держать как угодно. Ленька показал как правильно. Людочка благодарно кивнула.
– Я это… Я вчера выпивши был, – Ленька говорил безразлично и даже холодно. – Буробил что-нибудь, да?
Людочка снова кивнула.
– Не обращай внимания… Подожди! Опять ты тяпку, как швабру держишь.
Людочка моргала глазами и покорно смотрела на мужа.
– Говорю же тебе, вот так нужно.
Сильные руки Леньки переставили женские ладошки на черенке тяпки.
– Поняла?
– Да…
Ленька засомневался.
– Что ты поняла?
– Не нужно обращать внимания…
– Это ты о Нинке, что ли?
Людочка молчала. Ленька широко улыбнулся.
– Людк, вот скажи честно, ты меня любишь?
Глаза молодой женщины вдруг стали огромными и виноватыми. Она опустила их и принялась рассматривать грядку.
– Стихи ты свои любишь, а не меня, – сказал Ленька. – И опять шлепанцы потеряла, поэтесса несчастная.
Он нагнулся.
– Нет, я тебя люблю… – чуть слышно ответила Людочка.
– Врешь ты все, – просто и без всякой обиды сказал Ленька.
Он обул жену, как обувают ребенка.
– Ладно, хватит языками трепать. Работать пора.
Картофельные борозды казались бесконечными… Солнце быстро поднималось к зениту. Становилось все жарче.
– Устала?
– Нет…
– Может, отдохнем?
– Потом, Ленечка!
Ленька покосился на соседний участок. Нинки не было видно.
«Жаль ее, – подумал он. – Хорошая баба… То есть человек».
Мысль пробилась через неумолчно звучащие в голове Леньки строчки:
У ангела болели зубы…
Что ж, к стоматологу пора!
Но врач сидел больной и грустный,
И ангел вылечил врача.
«Привязались же, черт! – не без досады, но и не без чувства самодовольства, подумал Ленька. Его первый опыт в поэзии казался ему очень удачным. – Как там говорят-то?.. С кем поведешься, от того и наберешься, да?»
Ленька на секунду представил себе, как во время обеда Людочка прочитает его стихи.
«Позавидует, кончено!» – решил Ленька.
Его ангел был на удивление добрым малым…
Сашка «БогаНет»
1.
… У Сашки полное, подвижное лицо и темные, удивительно живые глаза. Когда в споре он захлебывается словами, он смеется, а потом быстро говорит:
– Дурак ты, писатель, какой же ты дурак!
Если Сашку грубо одернуть, он виновато улыбнется и тут же замолкнет… И потом никакая сила не сможет вытащить его изнутри интеллигентской обиды очень похожей на черепаший панцирь. Но если я не делаю этого, Сашкина простодушная насмешливость постепенно теряет свою веселость и превращается в откровенную злость.
Он хватается за голову и стонет:
– Убил бы за тупость!.. Честное слово, убил бы!
Сашка – кинорежиссер… И с ним невозможно говорить об искусстве.
Я приезжаю в Москву два раза в год. Мне нравится смотреть, как работает Сашка. Там, на съемочной площадке, я никогда не остаюсь без работы: зимой чищу снег, летом таскаю реквизит.
Сашка всегда искренне рад моему приезду.
Как правило, он размахивает руками и радостно кричит:
– Ой, Лёшенька приехал!.. Ах, ты сволочь православная!.. Как же я по тебе соскучился. Солнце мое, иди сюда, я тебя поцелую!
Его толстое лицо буквально светится от счастья.
Сашке нравится, когда я стою рядом. Тогда он делается удивительно важным, а в его взгляде появляется что-то по-наполеоновски насмешливое. Частенько он просит меня принести кофе или прикурить сигарету. Когда я протягиваю ему то, что он просил, Сашка вдруг принимается орать на артистов и долго не обращает внимания на мою протянутую руку. Я никогда не раздражаюсь в ответ, ведь я уже давно понял, что именно мое спокойствие больше всего раздражает Сашку. Если бы Сашка был сильнее, наши споры наверняка заканчивались бы дракой.
Сашка смотрит мне в лицо пронзительными глазами и цедит сквозь зубы:
– Единственная мысль, которую ты должен понять, Лешенька, это то, что ты тупой как валенок.
Сашка боится меня. Когда я прихожу в ярость, Сашка вдруг становится похож на перепуганного, мультяшного поросенка.
– Потом договорим, Лешенька, потом…
И он пытается улизнуть… А когда я беру его за отвороты куртки, когда рывком разворачиваю к себе и смотрю в глаза, Сашка буквально синеет от ужаса. У него как-то странно – мелко и немощно – дрожат губы.
Я четко говорю:
– Если ты, Пятачок несчастный, еще, хоть раз назовешь меня тупым…
Сашка опускает глаза, пытается оторвать мои руки и стонет:
– Пусти!
Однажды я все-таки ударил его… Но… Нелепо, по-детски… Сашка убегал, а я догнал его и ударил кулаком промеж лопаток. Сашка дико, по-поросячему взвизгнул и исчез с такой скоростью, словно за ним гнался разъяренный тигр.
В моем гостиничном номере он появился утром, через день. Сашка приготовил мне кофе и непрерывно, практически бездумно, болтал «за жизнь». Я лежал и рассматривал потолок. Когда я попросил Сашку прикурить мне сигарету, он сделал это так суетливо и быстро, что умудрился обжечь руку. Он протянул мне сигарету, а я долго, улыбаясь, рассматривал его растерянное лицо…
Сашка не знал, куда деть свои ласковые, умоляющие глаза и спросил:
– Поехали к Мишке Ершову, а?..
– Зачем, Пятачок?
В ответ он только растеряно улыбнулся и пожал плечами.
Я называю Сашку «Пятачком» только для того, чтобы поставить на место. И в шутку, конечно, ведь у Сашки другая, немного странная кличка – «БогаНет». Именно такая – без пробела.
Часто на съемочной площадке он смотрит на артистов и бормочет под нос:
– Бога нет… Бога нет… Бога нет!
Потом он жалуется:
– Все – сам, все – сам. А вы все сволочи, дармоеды и бездельники!
И снова:
– Бога нет… Бога нет.
Сашка поясняет это примерно так:
– Ваш Бог – как лошадь. Вы на него грузите-грузите и грузите. А потом просите-просите и просите. Вы – бездарные и скучнейшие люди. И вообще, у вас мозги в отключенном состоянии, понимаете?..
Разумеется, я не соглашаюсь, и Сашка снова начинает злиться.
У него темнеют глаза и он кричит:
– Все писатели – хладнокровные сволочи. Теоретики хреновы!.. Вы сидите за столами, жрете кофе и придумываете закомплексованных, самовлюбленных людей. Разве вы – боги?.. Нет,
