на некоторое время, после чего хочу размять ноги.
Шофер красноречиво покосился на его трость, но промолчал.
Гуго выбрался из машины. Сердце продолжало барабанить, в висках гудело. От первого же глотка ледяного воздуха его затошнило. Он привалился к стволу березы и выблевал на снег весь свой обед. Кислый желудочный сок наполнил рот и ноздри, мешаясь с вонью горелого мяса, насквозь пропитавшего все вокруг. По сути, это был даже не воздух. Сплошной сладковато-горький смрад.
– Хайль Гитлер! – гаркнул голос за спиной.
Утерев рот платком, Гуго повернулся. Перед ним стоял высокий крепкий парень. Глаза – стеклянные шарики, из-под фуражки с черепом выбиваются короткие черные волосы. Должно быть, это и есть Адам Шмидт, охранник, обнаруживший записку в сугробе.
– Хайль Гитлер! – ответил Гуго.
– Сперва всегда так, – усмехнулся парень и потер в воздухе пальцами. – Потом помаленьку привыкаешь. Комендант сказал, что вы хотите со мной поговорить.
– Да. – Гуго сплюнул и еще раз вытер губы. – Расскажите, как вы нашли записку?
– Значит, так. – Шмидт подошел к куче вещей, сложенных у наполовину спиленного дерева. – Она валялась здесь. Береза треснула под тяжестью снега, и нам пришлось ее спилить. Записка лежала под снегом.
– Вы кому-нибудь еще о ней говорили?
– Нет, как можно! – воскликнул Шмидт. – Мне приказали молчать.
– Хорошо. Вас кто-нибудь о чем-нибудь спрашивал в то время, пока вы руководили работами?
– Вроде бы нет.
– Где служит фрау Браун?
Охранник указал на барак слева.
– Благодарю за помощь.
На бараке белой краской был намалеван номер. Гуго вошел.
Дневной свет бледными потеками лился из окон на длинные, грубо сколоченные столы. Сюда вываливали содержимое чемоданов и баулов, регулярно привозимых на скрежещущих тележках. Чего тут только не было! Ворохи одежды, обувь, кастрюли, пеленки, лекарства, духи, деньги, сигареты, консервы, фотоаппараты. Словом, все, что можно обнаружить в багаже. К вони горелого мяса здесь примешивались запахи кожи и картона.
Гуго тупо таращился на вещи, сам не понимая, что ищет. Барахла было столько, что на сортировку ушли бы месяцы. Чемодан еврейки-француженки, пристреленной на станции, тоже лежал где-то здесь. Он заметил погремушку и машинально потянулся за ней. Затем увидел еще одну, потом – крохотные ботиночки и платьица, куклу и резной деревянный волчок. Гуго отдернул руку, словно обжегшись. Сколько детей в Аушвице?
– Волосы сюда! – послышался женский голос откуда-то из глубины барака. – А золотые коронки – туда!
– Вот же сучка, – прошипел другой голос едва ли не ему на ухо, и Гуго вздрогнул. – Ишь, командирша выискалась.
Обернувшись, он увидел Розу. Проститутка взглядом показала на вдову Брауна. Та, сжимая в руке хлыстик, уверенно рассекала море заключенных, точно драккар.
– Что вы здесь делаете? – удивленно спросил Гуго.
– Я могла бы задать вам тот же вопрос. – Роза подмигнула и потерлась бедром о его бедро. – Пришла за одеждой и духами.
Она подошла к столу поодаль и принялась копаться в тряпках. Приложила к себе юбку цвета сахарной бумаги, потом белую шелковую блузку. Аккуратно свернув вещи, сунула их в сумку и направилась к другому столу, где лежали парики, помада, украшения и флакончики с духами. Открыв один, Роза поднесла его к носу и восторженно закатила глаза, словно аромат мог заглушить вонь горелого мяса, проникавшую снаружи. После чего бросила вызывающий взгляд на Брунгильду, величественно вышагивающую между столами.
– Сигизмунд не любил, когда я душилась, – доверительно шепнула она, возвратившись к Гуго. – У него была идиосинкразия, от запаха духов болела голова и начиналась крапивница. Зато теперь я могу душиться сколько влезет. Так что вы здесь забыли?
– Пришел побеседовать с фрау Браун, – так же шепотом ответил Гуго.
– Наверняка она сама и прикончила муженька. – Роза схватила две пачки сигарет и сунула за пазуху. – Удивляюсь, как еще она не перебила всех баб, к которым ее неблаговерный запускал своего воробышка.
Похоже, слух об убийстве уже пополз по лагерю.
– Зря вы так много курите, – попенял Розе Гуго, делая вид, что не придал значения ее словам.
– Это не для меня. Это чтобы подкупить капо и охранников. Запас карман не тянет.
Она заговорщицки кивнула на коренастого охранника в углу, не спускавшего с нее глаз, хихикнула, привстала на цыпочки и прижалась к Гуго. Он ощутил запах теплого женского тела. Роза была единственной по-настоящему живой и привлекательной женщиной, которую он повстречал в лагере.
– Если заест одиночество, милости прошу, – лукаво сказала она и покинула барак вместе с сопровождавшим ее охранником.
Гуго смотрел ей вслед. Какое-то время в воздухе еще висел аромат ее духов.
– Вы?! – Резкий голос фрау Браун вернул его в вонючую действительность.
Гуго заковылял к ней, на ходу собираясь с мыслями. Компрометирующую записку выкинули рядом с этим бараком. Убийца, кем бы он ни был, явно посещал местную «Канаду». Глаза Брунгильды Браун казались голубыми льдинками, а лицом она сейчас напоминала мастифа. Видимо, возненавидела Гуго за вскрытие. Состроив ухарскую физиономию, он направился к ней.
– Фрау Браун! – воскликнул он с самой участливой улыбкой, какую смог изобразить. – Еще раз примите мои глубочайшие соболезнования. Тело вашего мужа готово к отправке домой.
– Каков наглец! – фыркнула женщина. – Для чего вы сюда явились? Сообщить мне все это лично?
– Нет-нет, я кое-что разыскиваю. Ну и с вами поговорить хотелось бы.
– Не о чем мне с вами разговаривать. Я требовала не издеваться над телом Сигизмунда, но вы не вняли моим просьбам. Вся семья уже собралась в Вупперхофе, чтобы отдать ему последние почести у могилы. Они ждут тело в среду.
Гуго представился монументальный мраморный склеп. Что-нибудь эдакое, в национал-социалистическом духе, с бронзовыми орлами, свастиками и почетным караулом.
Фрау Браун зашагала дальше. Она шла быстро и налетела на какую-то заключенную с корзинкой. Та выронила свою ношу. По полу со звоном покатились сотни обручальных колец.
– Кстати, а куда подевалось обручальное кольцо вашего мужа? – не отставал от нее Гуго.
Кольца рассыпались по всему бараку, будто осколки разбитой вдребезги любви. Гуго подумалось, что изымать обручальные кольца подло. Все равно что разорвать связь между людьми, растоптать цветок.
– Понятия не имею.
– В тот вечер кольцо было на нем?
– Не знаю. Не помню. А теперь, с вашего разрешения…
– И вам не хочется узнать результаты аутопсии? – Гуго изумленно посмотрел на вдову.
Та наконец остановилась. Ее плечи поднимались и опадали, она тяжело дышала, сипя, точно порванный аккордеон. Потом медленно кивнула и повернулась к нему лицом. Расширившиеся глаза – лужицы жидкого свинца, со дна которых поднимался страх. Она боялась узнать правду.
– Его отравили. Цианидом, – произнес Гуго.
Фрау Браун закрыла рот ладонью, заглушая стон. Глаза закрылись, она зарыдала и вдруг
