Но оплатить услуги этого адвоката мог лишь человек очень и очень состоятельный. Тогда почему он здесь? Какое ему дело до безвестного киллера, не имеющего ни валютных счетов за границей, ни заначенных сокровищ, к тому же приговоренного к высшей мере?
Чувствуя какой-то подвох, я насторожился.
– Извините, но, по-моему, вы ошиблись адресом. – Мой язык почему-то задеревенел, и слова рождались трескучие и шероховатые. – Мой карман пуст, и кроме того, в ваших услугах я уже не нуждаюсь.
– Знаю, знаю… – охотно согласился адвокат. – Вы отказались от защитника, и на суде делали все, чтобы побыстрее отправиться в мир иной.
– Пусть так. Но вам-то какое дело до моей судьбы?
– Мне? – Он выдавил из себя жирный смешок. – Ну, скажем, чисто профессиональный интерес. Как вы, наверное, слышали, я большой любитель неординарных случаев в судебной и адвокатской практике.
– Вы хотите, чтобы я перед вами исповедался?
– Полноте, полноте, Карасев. Мой интерес гораздо прозаичней. И ни в коей мере не затрагивает высоких материй. Насколько мне известно, вы не подавали прошения о помиловании…
– И не собираюсь, – довольно бесцеремонно перебил я его плавную адвокатскую речь. – А потому говорить нам больше не о чем.
– Ошибаетесь, любезнейший. Очень даже есть о чем. Надеюсь, вы ни в коей мере не допускаете, что я пришел в это мерзкое узилище, – он с отвращением окинул взглядом мрачные стены, – для приятного времяпровождения и для душещипательных бесед с вами. Отнюдь. Сюда меня привел мой долг.
– В наше время и бескорыстный адвокат… Это ново.
– Ну почему же бескорыстный? – Он криво ухмыльнулся. – Мое время чересчур ценно, чтобы я его тратил попусту. У вас нет денег? Когда-нибудь появятся.
– Сомневаюсь. А должником быть не желаю. С того света еще никто не возвращался. И уж тем более – чтобы отдать долги.
– Напрасно. – Адвокат привычным движением ослабил петлю галстука, чересчур туго стягивающую его короткую толстую шею. – Напрасно, любезнейший, вы так считаете. Туда, – он указал на пол, – всегда успеется. К тому же у вас имеется стопроцентная возможность избежать этой участи.
– Не понимаю…
– А что здесь сложного? – Он пренебрежительно повел плечами.
– В каждой профессии есть свои тайны, а в нашей – тем более. У вас на руках все козыри, чтобы Верховный суд отменил такой жестокий приговор. А уж потом вытащить вас из-за решетки – дело плевое. Пусть не сразу, а через год-два, но это не суть важно. Главное – вы будете живы-здоровы.
– Какие козыри? – глухо спросил я, стараясь задавить пробившийся в душе живчик надежды, на которую я просто не имел права.
– Я хорошо знаком с материалами по вашему делу. Так вот, любезнейший, вы отправили к праотцам людишек, по которым давно веревка плакала. Да, да, я не возражаю – они тоже имели право на жизнь, как и все остальные законопослушные граждане. Но это уж моя проблема, как преподнести суду сей факт. И главное – вы ведь помогли сотруднику управления внутренних дел, который, прямо скажем, одной ногой был в ином измерении. Между прочим – сотруднику при исполнении…
– Я не хочу.
– Простите – не понял…
– Извините, но ваши услуги мне не нужны, – уже гораздо тверже сказал я, поднимаясь. – Вызовите конвой. – Послушайте, это по меньшей мере глупо…
Адвокат был ошарашен.
– Я так решил и менять что-либо не собираюсь. Вы сейчас беседовали с мертвецом.
– Черт меня дери! – В голосе адвоката прозвучало отчаяние. – Это ни в какие ворота не лезет! Вы просто сумасшедший.
– Пусть так. Вам меня не понять. Мои счеты с жизнью закончены. Меня никто и нигде не ждет, плакальщики на моих похоронах не предвидятся, тем более что меня зароют, как бездомного пса, – так в чем вопрос?
– Да в том, любезнейший, что я должен – нет, просто обязан! – вытащить вас отсюда. Иначе… я не представляю, что со мной будет!
От его вальяжности не осталось и следа; передо мной стоял жалкий, испуганный человек в мешковатом костюме, воротник которого был густо усыпан перхотью.
– Вам уже заплатили? – в упор спросил я адвоката.
– Разве непонятно? – огрызнулся он, торопливо вытирая вспотевший лоб носовым платком.
– И много?
– Достаточно. Мне теперь отступать некуда.
– Верните деньги.
– Рад бы… Еще и своих добавить готов. Увы, поезд ушел.
– Кто?
– Какая разница?
– И все же.
– Этого человека вы не знаете.
– Зачем?
– Выйдете на свободу, сами у него спросите, – с проснувшейся надеждой жалобно посмотрел на меня адвокат. – Передайте этому "благодетелю" от меня привет.
И я решительно направился к двери.
– Постойте! Ну что вам стоит написать прошение?! А, что я говорю! Здесь все готово, только подпишите. Умоляю вас… Господи, это уже ни на что не похоже! – во весь голос возопил толстяк. – Адвокат упрашивает клиента покинуть камеру смертников. Бр-р-р… Все смешалось в доме… каком доме, болван! Все, мне крышка…
– А все-таки я вам советую деньги вернуть, – бросил я через плечо и пнул ногой обитую жестью дверь.
– Вашими бы устами… Сумасшедший, право слово…
В камере меня ждал сюрприз: на одной из пустующих коек сидел бритый наголо человек с глазами без зрачков. И только когда он посмотрел на меня, я понял, что ошибся, – круглые неподвижные зенки моего сокамерника были черны и глубоки, как разверстая могила.
Волкодав
Это сволочное солнце достало меня до печенок. Уж сколько раз я материл беспощадный огненный диск, пока волочился через бесконечные барханы, и не сосчитать.
Когда мне надоедало облаивать мерзкое светило, я начинал молить всех богов, которых только знал, чтобы они закрыли его хоть какой-нибудь дрянной тучкой. Пусть не надолго, на час или два, а еще лучше с дождичком, да попрохладней.
Увы, все мои молитвы и стенания пропадали втуне. А солнце, будто понимая мое скверное отношение к своей сиятельной персоне, с еще большим ожесточением обрушивалось на мое иссушенное зноем тело, отбирая последнюю влагу и превращая кровь в сгущенку, которая уже не струилась, а ползла по жилам.
Временами я закрывал глаза, чтобы не видеть выгоревшую желтизну под ногами и над головой (только вверху с голубой примесью), и шагал, как безмозглый и незрячий манекен, совершенно не опасаясь оступиться и упасть – куда ни кинь взгляд, меня окружал шуршащий мягкий песок.
Ах, как мне хотелось упасть! Но только не в жаркие объятия бархана, а в белый-белый, холодныйхолодный сугроб, да нагишом, да чтобы с головой зарыться в восхитительный снежный пух, и глотать его, горстями запихивая за обе щеки, пока зубы не начнут выбивать барабанную дробь, а тело не станет удивительно легким, невесомым, полным искрометной энергии, готовой прорвать артерии, переполненные бурлящими потоками.
