это мы так крадемся?
Ох, уж эти вездесущие анекдоты про дорожную полицию.
– Я, разве, крался?
– Ага, – эта мерзавка даже не шелохнулась, чтобы помочь мне собрать рассыпавшиеся сладости, – как сапер с похмелья.
Меренги крошились у меня в руках, страшно хотелось бросить пакет и всю эту затею с примирением, но я стоически сдул с носа остатки сахарной пудры и взгромоздился на высокий барный стул. Сок противно хлюпал на донышке.
– Давай, отпускай! – вздохнула маленькая садистка.
– Кого? – не понял я.
– Кого, кого… Грехи! Ты же за этим подошел. Прощать меня собираешься, дуру неразумную.
Как она меня: не в бровь, а в глаз.
– Не угадала, душа моя. Я пришел тебя утешить и благословить на новые подвиги, во имя идиотизма. Не переживай, может, в другой раз получится. Нож – это мелковато. Попробуй топор или бензопилу.
– Знаешь что…
– Не знаю, и знать не хочу, но видимо, придется.
– Знаешь, что больше всего бесит? Отсутствие названий. Города и улицы под цифровыми кодами. Маразм полный.
– Привыкнешь. Мне, вот, уже наши названия кажутся бессмысленным набором звуков. Что такое «Бургас»? Или «Прага»? Прага, прага, прага…, вот где настоящий маразм.
– Арзамас.
– Что?
– Город такой.
– Не слышал…
– Никто не слышал, он засекреченный.
– А…, а чего ты, вдруг, его вспомнила? Жили там, что ли?
– Нет, просто он на «а» начинается.
– ???
– Чё непонятного?! Ты сказал: «Прага», я сказала: «Арзамас». Твоя очередь на «Эс»
– София…
– Ярославль!
– Ливерпуль.
– Луга.
– Альбена! Сок вытри.
– Спасибо. Алма-Ата.
– Хочешь меня на «а» загонять? Принято! Аддис-Абеба!
– Замучаешься! Алушта!
– Посмотрим! Атланта.
– Алупка! Что ты там говорил про альковный лепет местных девушек?
– Потом расскажу, не увиливай от темы. Анкара…
Дина
Приятно иногда побыть в компании. Конечно через пару дней они меня выбесят до невероятности, а сейчас мне даже нравится повышенное внимании со стороны этих милых, но, в сущности, совершенно чужих людей. А они, блин, встречают меня, как великодушные родители блудную дочь, или, точнее, как старинное боевое братство реабилитированного после штрафбата бойца. Сахарку в кружку подкладывают, только что по головке не гладят, милостивцы. Чувствую себя Ваней Солнцевым и едва успеваю спасти свой капучино от лишних углеводов. Каролина тем временем умудрилась пристроить мне в тарелку полуметровый кулинарный шедевр в сахарной глазури, гибрид французского батона и тульского пряника.
Странная баба… Раньше у них на роли местного юродивого был жирный финн, так он ушел, говорят: в начальство подался, в администрацию. Но свято место пусто не бывает, прислали эту тетку, художницу. Не знаю лучше это или хуже. Раймо был, как бы это сформулировать…, привычный козлообразный тип. Таких сальных слабоумных уродов полно среди завсегдатаев стрип-шоу. За два года работы в кабаке я, слава Богу, научилась с ними обращаться. Привычное если и не становится родным, то пугать, по крайней мере, перестаёт. А Каролина…, я знала людей, про которых говорили: «запуган до смерти», – или: «у него страх на всю жизнь». Что же сказать о человеке, который, перешагнув, оказавшуюся никем не охраняемой, границу самого большого экзистенциального ужаса, остается забитым животным, готовым в любой момент получить палкой по башке. Нет, она искренне нас любит. За то, что не бьём, не плюём, не втаптываем в грязь. Но от прямого взгляда съёживается, берёт – как ворует, дает – как извиняется, смотрит сбоку, пытается угадать – подзовешь или камнем бросишь. Была бы похожа на забитую дворняжку, но дворняги они, в сущности, не злые…
Я всегда старалась держаться от таких на расстоянии, опасалась заразиться ущербностью… Такое ощущение, что Каролина это понимает и с извращенной настойчивостью пытается подлезть поближе, любуется на то, как я разрываюсь между естественным желанием послать её к хренам собачьим и навязанным с малолетства социальным стереотипом: «грешно глумиться над убогими».
От непомерной активности коллег меня спасла Перлита, взяв дело кормления оголодавшей меня в свои крепкие смуглые руки.
– Не фыркай, китаеза, и передай мне соль. И багет. Это я уже тебе говорю, Поль!
Вот за этим персонажем можно наблюдать часами, не устанешь, честное слово! При всей моей весенне-пылкой нелюбви к разного рода «авторитетным товарищам», я, как и прочие, не устояла перед обаянием почти неподвижного лица и самых немонотонных в мире глаз. А голос! Мягкий, низкий и удивительно чистый для такой заядлой курильщицы, только на смехе дававший едва заметную хрипотцу! Всё это, в сочетании с внешностью пиковой дамы в отпуске, даже сейчас производило впечатление! А уж в молодости-то, наверняка мужики готовы были через пупок на изнанку вывернуться, лишь бы потанцевать с ней какой-нибудь там их допотопный фокстрот.
Она положила передо мной целую ржаную буханку и пододвинула соль. Чего это она? Решила посадить меня на строгую диету?
– Ешь, девочка! Русские любят черный хлеб с солью,– пояснила она остальным.
– Русские любят водку и соленые огурцы, – возразил Бохай.
– И матрешек!
– И гармошек! То есть – гармошки.
– Нет, балалайки!
– Диночка, не слушайте этих несчастных жертв политической пропаганды, – Поль перегнувшись через стол, галантно чмокнул кончики моих пальцев, уже побывавшие на тот момент в солонке, – уверен, что прекрасные русские женщины расцветают на гораздо более изысканной музыкально-кулинарной почве.
– Причем тут пропаганда, балаболы! Я знала одного русского, он говорил, что вкус черного хлеба помогает ему верить, что когда-нибудь он вернется на Родину. Ты понимаешь меня, девочка?
Ха! Ещё бы не понять! Похоже не я одна. Иначе, чем объяснить, что сия пафосная тирада не вызвала обычных шутливых комментариев, наоборот, уткнулись все в свои тарелки, только уши торчат. Неужели, догадываются? Или Йордан растрепал? Послушно засовываю в рот пересоленный кусок. Фу-у! Он еще и с тмином. Гадость какая, с детства ненавижу. Интересно – кто был тот русский? Наверно эмигрант из бывших офицеров. А она итальянская графиня. Он у неё работал садовником и, чем черт не шутит, наставлял рога старому немощному супругу. А что?! Мог же сюжет бульварного романа хотя бы раз воплотиться в жизнь. По теории вероятности – мог. А если так, то Перлита – самый подходящий объект для такой театрализованной шутки заскучавшей судьбы.
– Ой! – подпрыгнула невменяемая рисовальщица, опрокинув вазочку с джемом, – я уже предчувствую романтическую историю. Несчастная любовь, да? Русский вдали от Родины, разница в социальном положении, Ваши строгие родители! Я угадала? Вижу, что угадала! У меня прямо нюх на любовные перипетии. Перлиточка, миленькая, расскажите, пожалуйста. Нам так интересно.
Ну, почему именно с ней сошлись у меня мысли…
– Нечего рассказывать, – отмахнулась «графиня», – никаких любовей. Я была маленькой девочкой, а Кириллу было хорошо за тридцать, он казался мне
