носили русские пиджаки, рубашки, платки, якутские торбаса (меховые сапоги), а заодно и неизвестно чей «полукафтан», сшитый из ровдуги и подбитый заячьим мехом, о чем сообщает Ф. М. Августинович. Вероятно, это было изделие колымчан.
Незадолго до революции у верхнеколымских юкагиров начала распространяться самодельная одежда из привозных тканей, главным образом хлопчатобумажных. В дальнейшем завоз готовой одежды привел к тому, что традиционная одежда из кожи и шкур стала сохраняться только как зимняя и промысловая. Но и эта последняя, постепенно видоизменяясь под влиянием переменчивой моды, в конце концов приобрела некий синкретический характер, одинаковый для всех местных жителей независимо от их национальности. Когда в 1959 г. верхнеколымские юкагиры собирались выехать в Якутск на республиканский фестиваль художественной самодеятельности, они не смогли найти ни одного полного комплекта традиционной зимней одежды с национальным орнаментом и подвесками.
Мне хотелось выяснить, существуют ли национальные различия в деталях похоронной одежды, которую загодя шьют для себя пожилые юкагирки и эвенки. В Ойотунге полный комплект такой одежды мне показала юкагирка Е. В. Трофимова: увы, кроме островерхой шапки курат-ли я не нашел в нем ничего самобытного: тэты, или «пальто», украшенное тремя толстыми красными жгутами, спускавшимися с талии наподобие кистей (реликты прежних «хвостов»), — так теперь называют общетунгусский распашной «фрак», да унтэ — меховая обувь тоже общетунгусского типа.
Итак, одна-единственная самобытная деталь — островерхая шапка куратли. Вероятно, эта особенность формы головного убора сохранилась у юкагиров с давних времен. Согласно их представлениям, юкагирский праотец имел остроконечную голову (см. главу 7)…
Любопытно, что юкагирки и эвенки, живущие в тундре, не восприняли мехового комбинезона, характерного для чукчанок и весьма удобного в зимнее время. На мой вопрос о причине этого женщины в свою очередь ответили вопросом: «Как будем двигаться?» Недавние кочевники не выносят тесной одежды! Однако на детей они такие комбинезоны все-таки надевают: «Дети не работают. Им лишь бы тепло было…»
ЮКАГИРСКАЯ ГАСТРОНОМИЯ
Заколов оленя, тундровые юкагиры тотчас собирали его кровь из сердца и сосудов брюшной области, удаляли из желудка непереваренный ягель, наливали туда ковшом собранную кровь и замораживали впрок. Свежую кровь оленя юкагиры варили и взбивали — получался как бы густой суп, именуемый ими хаша. Варка крови, а равно и другой пищи, не практиковалась юкагирами до прихода русских, так как у них не было металлической или глиняной посуды. В своих берестяных или деревянных сосудах они в лучшем случае могли вскипятить воду, опуская в нее раскаленные камни.
Вытопленный костный мозг оленя юкагиры смешивали с головным мозгом, снова перетапливали и получали «мозговой жир», которым зимой сдабривали сухое вяленое мясо.
Из дичи верхнеколымские юкагиры наиболее часто употребляли в пищу зайцев и куропаток. Весной, в половодье, заячье мясо подчас составляло их единственную пищу. Тундровые юкагиры летом и осенью обыкновенно питались мясом гусей и уток. Трубчатые кости птиц, наполненные мозгом, считались лакомством и, по выражению А. Аргентова, составляли «цвет юкагирской гастрономии».
Наиболее распространенной пищей у всех юкагиров была рыба. В низовьях Индигирки и Колымы она в буквальном смысле слова заменяла хлеб: русские старожилы от настоящего хлеба отвыкли, а многие жители вообще не знали его вкуса.
Лучшей рыбой на Колыме и Индигирке в середине прошлого века считались осетр, стерлядь, омуль, чир, муксун, белорыбица, пелядь и сельдь. Трудно сказать, какая из этих рыб вкуснее.
Омуль и чир, имеющий, как писал Аргентов, «совершенно белую и отменно вкусную икру», принадлежали к числу «самых лучших туземных рыб». Но «из числа лучших» был и муксун. Рыбой «высокого достоинства» Аргентов называл и белорыбицу, по-нижнеколымски «незнаху»; из нее получалась «отличнейшая строганина. Пелядь тоже славилась как «отлично вкусная рыба». У стер ляди, которую юкагиры ловили зимой волосяными сетями особенно ценилась икра, а ее мясо предпочитали мясо осетра…
Мы ничего не сказали о селедке, а между тем она заслуживает особого внимания. В разных районах Восточ ной Сибири ее именуют по-разному: кондёвка, ряпушка сельдятка… До сих пор она служит украшением праздничного стола и на Енисее, и на Лене, и на Колыме Эта небольшая жирная рыбка очень вкусная, и водилась она в изобилии. «В Нижнеколымском приходе состоит около 2000 прихожан, — писал Аргентов, — и весь этот люд, за немногими исключениями, сыт и, можно сказать жив сельдями»{96}. Сельдями были живы и ездовые собаки число которых в полтора раза превышало число прихожан. Вот почему местные жители говорили о селедке «Это наша манна…»
Рыба потреблялась в разных видах: ее варили, жарили, пекли, квасили, вялили, коптили и замораживали По словам Аргентова, колымчане из рыбы даже стряпали «хлебы, пироги, блины». Среди юкагирских рыбных блюд он называет: «пузаны, литую, строганину, икрянку, варог, варку, барабаны, поворотень, борчу, тела, тельное кавардак, толкушу, горбы и перья, кишку, печеный хвост пупки, пельмени, киплюшки, юкольницу, юколы, хахты хачиры, костье». Об отдельных блюдах можно судить по этим названиям (толкуша, пельмени), но некоторые просто загадка. Что такое, например, кавардак?..
В списке блюд мы находим несколько явно тунгусских: «тела» (правильно «тала») — сырая рыба; «тельное» — (видимо, то же самое); «юколы» и «юкольница» (от эвенкийского «няк») — «вяленая рыба».
«Белую» рыбу (нельму, чир, омуль и др.) юкагиры обыкновенно ели в сыром виде, без каких бы то ни было приправ. Но «черную», озерную (щуку, окуня, налима и т. п.), варили, по-видимому, из-за ее зараженности гельминтами.
Для изготовления юколы юкагиры срезали с самых крупных и жирных рыб кожу со слоем мяса толщиной примерно в два сантиметра. Куски вешали для просушки на воздухе либо в коптильне. Хребет с остатками мяса сушили отдельно. Без ущерба для качества юкола может храниться в течение года.
Продуктом более длительного хранения являлась барча, или порса[43]. Чтобы получить барчу, частично провяленную на воздухе рыбу освобождали от костей, разрезали на мелкие части и варили с рыбьим жиром. Полученный продукт укладывали в бочонки или мешки. Как считал Г. Л. Майдель, барча (у него порса) представляла собой «сравнительно удобную форму консерва»; ее охотно брали в путешествие.
Соление рыбы до конца прошлого века было практически неизвестно населению Северо-Востока, не исключая и русских старожилов. Указывая на то, что вяленая рыба нередко получалась недоброкачественной из-за сырой погоды, Майдель резко порицал «до невероятности ленивых и беспечных людей», отказывавшихся солить рыбу. Дело тут, однако, заключалось не в лени, а в непривычке к соли. Тем более что и соленую рыбу трудно сохранять больше года.
Пожалуй, единственным способом сохранения питательных свойств рыбы на более длительный срок является ее замораживание. Майдель лично попробовал нельму, которая в замороженном виде пролежала в погребе три
