не было ни воронов, ни ворон; не было даже голубых соек, если меня не подводит память. И на следующий день тоже. Я ни разу не замечала ворона или ворону ночью, не стоит об этом и упоминать. Совы были, и козодои встречались, но вряд ли в этом есть что-то из ряда вон выходящее.
Вчера, когда я колотила по клавишам печатной машинки, пытаясь описать события той июльской ночи, ни одного ворона или вороны у моего окна так и не появилось. Если бы это произошло, я бы вздохнула с облегчением и, возможно, смогла бы закончить свой рассказ.
Сегодня у меня была встреча с доктором Огилви. Я скрыла от неё, что пытаюсь изложить эти события на бумаге, хотя мы уже несколько раз говорили о Еве Кэннинг, как об «июльской» Еве, так и о «ноябрьской», также как мы обсуждали Филиппа Джорджа Салтоншталля с его «Утопленницей» (картину и бытующие в народе истории) и «Русалочку». Говорили мы также об Альбере Перро, «Видении абсолютного разрушения» и «Красной Шапочке». Я ещё не уверена, расскажу ли ей о том, что пишу свою историю с привидениями. Она может попросить дать ей её почитать, и мне придётся ответить отказом. Также есть опасность, что она спросит, буквально ли я использую термин «история с привидениями» или метафорически, и мне придётся признаться, что да, буквально. А это может вызвать её беспокойство. Как мне кажется, я знаю её достаточно хорошо, чтобы понимать, что так всё и случится. Я имею в виду, что она обеспокоится. Хоть я и не люблю пугать людей, но уже, бесспорно, успела натворить дел.
Нет никакого смысла в прогулках под ночным небом, если не видно звёзд. Но всё же Милвилль – маленький городишко, и вскоре я оказываюсь на его дальнем конце, направляясь на северо-запад по Шоссе 122. Вскоре я различаю сквозь ветровое стекло несколько мерцающих звёзд. Окно со стороны водителя опущено, и внутрь врывается свежий, напоённый ароматами растений воздух. В нём ощущается слабый мускусный, илистый запах реки, которая тянется в пятидесяти футах слева от меня (или на юго-западе, вдоль короткого участка дороги). Я часто задумывалась о том, что реки, озера и океан пахнут сексом. Что ж, значит, эта летняя ночь будоражит чувства приятным ароматом секса. Я только что проверила спидометр, убедившись, что еду на скорости сорок – сорок пять миль в час, – Абалин вряд ли посчитала бы это превышением. Хотя я не знаю, какой здесь скоростной режим; дорожные знаки тут, конечно, установлены, но я их не заметила. А если и заметила, то быстро об этом позабыла.
Я полностью освободилась от тяжёлых предчувствий и опасений, которые одолевали меня перед отъездом из Провиденса. Все осталось позади. Поездка оказывает на меня успокаивающее действие. Я радуюсь, что передумала оставаться дома.
Думаю, я смогу успеть доехать до Вустера, прежде чем повернуть назад. А потом… Стоп, я ведь это уже написала. Остановившись, я быстро пролистала страницы и быстро нашла, что искала:
Только что тут никого не было, а в следующее мгновение вдруг появляется она. Просто так, из ниоткуда. Нельзя сказать, что это я на неё наткнулась. Скорее это она неожиданно появилась.
Да. Именно так. Либо я моргнула в неподходящий момент, и мне показалось, что так всё и произошло. В какой момент? А разве это важно? Нет, вообще неважно.
Обнажённая женщина на разделительной полосе, уставившаяся в тёмные воды реки Блэкстоун, попала в ближний свет фар моей «Хонды». Позже Абалин спросит, почему я остановилась. И Ева однажды задаст тот же самый вопрос. И я отвечу: «А что мне ещё было делать? Что бы вы сделали на моём месте?» И добавлю: «Я не знаю, почему тогда остановилась».
Поскольку она не могла остановиться ради меня, я любезно остановилась ради смерти.
Я хоть и не «бью по тормозам», но довольно быстро притормаживаю. Не проехав и ста ярдов, я останавливаюсь. Не выходя из кабины, пока двигатель «Хонды» работает на холостом ходу, я вглядываюсь в зеркало заднего вида. Я задерживаюсь в машине самое большее на пару минут. Стоит мне заглушить мотор, как ночь сразу становится невообразимо, угнетающе тихой – всего на несколько ударов сердца, на пару-тройку вдохов, – а затем вновь со всех сторон раздаются трели насекомых, щёлканье и гортанное пение лягушек. Оставив фары включёнными, я вылезаю из «Хонды». С правой стороны уходящей на север дорожной полосы вздымается высокая гранитная стена, словно каменная рана, высеченная в каменной породе с тех пор, как была проложена эта трасса. Когда-то лесистый склон холма плавно спускался к реке, но люди с их гелигнитом[44] быстро с ним разобрались, а все каменные осколки, почву и деревья увезли прочь, оставив лишь эту гранитную стену.
Я отвожу от неё взгляд и быстро оглядываюсь по сторонам, прежде чем перейти дорогу. Мои ботинки скрипят по гравию, когда я осторожно подхожу к женщине. Отсюда я не могу её разглядеть, конечно. Я слишком далеко отошла от машины, и свет задних фар сюда не достаёт. Не удивлюсь, если это могло мне привидеться. Я много чего навоображала себе за эти годы и думаю, что вполне могла увидеть галлюцинацию в виде обнажённой женщины. Либо, если отвлечься от моего безумия, это могла быть какая-то тревожная оптическая иллюзия, доступная взгляду любого водителя. Я давлю в себе желание перейти на бег, мои шаги размеренные и спокойные. Хотелось бы мне, чтобы в небесах сияла полная луна или хотя бы молодой месяц, потому что тогда было бы намного больше света. Но затем мои глаза постепенно приспосабливаются, и я наконец могу её разглядеть (её освещает слабый красноватый свет от задних фар, что немного мне помогает). Если она и заметила меня, то не подаёт виду.
– Вы в порядке? – кричу я. Она не отвечает и не подаёт виду, что услышала мой вопрос. Я останавливаюсь и обращаюсь к ней снова: – Вам нужна помощь? Что-то случилось? Вы попали в аварию? У вас сломалась машина? – Теперь, спустя столько времени, последние два вопроса кажутся мне абсурдными, но что поделать. Разве сама эта ситуация не выглядит абсурдной?
Моё зрение достаточно свыклось с темнотой, чтобы можно было разглядеть, что у неё мокрые волосы, и я перевожу взгляд на скрытую в темноте реку – её илистый запах ощущается теперь ещё сильнее, чем когда я проезжала мимо. Оглянувшись на женщину, я замечаю, что там, где она стоит, начинается грязная тропа, спускающаяся к воде. «Наверное,
