сладкого, только камни глодала, ну, еще немного хлеба из толченых акрид.
Счастливые немцы. Я хотел предложить им сходить к мельнице, купить каравай, испеченный по средневековым рецептам, но немцы неожиданно устремились в сторону вполне аутентичного плетня, возле которого с одобрительными возгласами толпился народ.
Как оказалось, народ не ошибался — у плетня проходила ежегодная выставка-ярмарка гусей боевой породы.
Выставка боевых гусей немцев немного озадачила.
— Это… — Александра указала на птиц мизинцем. — Это кто?
Мы не спеша перемещались вдоль невысоких загончиков, в которых теснились плотно сбитые мускулистые птицы с крепкими клювами и низкими лбами. Гуси неприветливо поглядывали исподлобья и, иногда впадая в боевую ярость, начинали грызть сетку загона.
Страшные твари, странно, что Иустинья ими не заинтересовалась, ей такого гуся не помешало бы иметь на подворье, травила бы им отступников и ренегатов.
Гуси шипели, публика была довольна, гуси выглядели страшно, готовы были сорваться и вспотрошить какого-нибудь врага.
— Кто это такие? — повторила Александра вопрос. — Птицы…
Пришлось вспоминать познания в родном языке.
— Вер… Верганза, — объяснил я как смог. — Тотенганц то есть… Гусь-бультерьер… Короче, свинье не товарищ.
— Зачем они? — непонимающе спросила Александра. — Они что делают?
Я хотел было объяснить наличие в Суздале фермы боевых гусей загадочной русской душой, но потом решил не разрушать очарования.
— Особая порода, — сказал я негромко, конспиративным шепотом. — Взрослый самец может заклевать до смерти конвойную овчарку. На лету сбивает человека. Может питаться березовой корой.
Немцы слушали, открыв рот, я продолжал:
— А вообще их кормят сырым мясом и натаскивают особым образом — чтобы гусь мог вырвать кусок голени на бегу. Они все состоят на учете ФСБ, между прочим. Вот так-то. А вы говорите Рейнеке-Лис.
Дитер переглянулся с Боленом. Болен пожал плечами, Дитер стал зарисовывать опасных птиц, разумеется, в своем неподражаемом стиле — изобразил концлагерь, вышки, колючую проволоку, а вместо злобных вертухайских псов — безжалостные вологодские гуси в строгих ошейниках.
— Да… — протянула Александра. — У нас таких гусей нет.
— Это что, — я махнул рукой на гуся. — У нас в городе собачий питомник есть…
— Знаю! — радостно воскликнула Александра. — Я передачу видела — там собак учат под танки кидаться!
— Не, — помотал я головой. — Это все вчерашний день, сейчас собак на другое натаскивают. Они должны…
— А Пятахин стоит на мосту и рыгает, — сказала откуда-то появившаяся Жохова.
Интересная девица эта Жохова, всегда неожиданно появляется, раз — и появилась. Уже без ваты, наелась уже, теперь у нее в руках был попкорн, целое ведро.
А в глазах решимость, неотвратимость и тому подобное счастье.
— Что делает? — не понял я.
Но Жохова не удостоила меня повтором, хмыкнула и стала кормить боевого гуся Ксеркса попкорном.
Пятахин рыгает на мосту. Вроде бы ничего страшного, но кто знает, во что это может вылиться? А вдруг мост рухнет? А на мосту делегация из Бразилии.
— Пойдемте к реке, — предложил я немцам. — Там цветут кувшинки, это очень красиво.
— Кувшинки? — улыбнулась Александра.
— Любимый цветок Пушкина, — сказал я. — Его отсюда прямо к императорскому двору возили в бочках. Русский лотос.
Любимый цветок Пушкина русский лотос возымел действие, немцы оторвались от кровавых гусей и направились к реке.
Там действительно было красиво, никаких кувшинок, конечно, но сама по себе река отличалась живописностью, луг на противоположном берегу, стена крепости и белые соборы, и старинный крепостной вал, и простор, обозначенный слева. Возле берега располагались мостки с самоварами и плетеными креслами, в которых сидели туристы, жевали баранки и производили гоголевское впечатление.
Через речку был перекинут невысокий мостик, мы направились к нему. Александра поинтересовалась, где кувшинки, я ответил, что они показываются не каждый день, а только при определенном атмосферном давлении, она поверила. Эти немцы как дети — удивляюсь, как их до сих пор какой-нибудь более практический народ не захватил. Вот если бы взять наш город и телепортировать его вдруг в Германию…
Месяца эта их Германия не продержалась бы.
— Кувшинок нет, пойдемте огурцов поедим, — предложил я. — Их у моста, наверное, продают. Тут недалеко.
— Мы и так наелись, — Александра похлопала себя по животу, Дитер и Болен последовали ее примеру, по своим похлопали.
— Огурцы как раз должны сверху упасть, — объяснил я. — Они вкусны и способствуют пищеварению. Это русская традиция — заедать огурцом.
Немцы переглянулись.
— Точно, — сказал я. — Точно, способствуют.
И мы двинулись к мосту.
Возле моста стояли коренные суздальцы, в основном пожилые тетеньки с небольшими бочонками на колесиках. В бочонках плавали соленые огурцы, десятка за штуку, на мой взгляд, цена вполне людоедская, но зато и вкусовые качества на высоте. То есть очень. Очень. Однажды дедушка привез нам целое ведро суздальских огурцов, я попробовал один и остановился только через пятнадцать штук, забыв и про Пятахина, и про бразильскую делегацию.
Суздальские огурцы в Суздале были еще вкуснее.
Взяли сразу по две штуки.
Суздальский соленый огурец…
Это стоит попробовать.
Я попробовал и сразу купил еще. Очень, очень вкусно, нигде больше не купите. Немцы тоже оценили, тоже взяли по второй паре. Стояли, хрустели сосредоточенно — где еще в мире такое встретишь?
Поедание огурцов сопровождалось веселой процедурой их добывания — огуречница вручала каждому гурману по небольшой остроге, привязанной к бамбуковой палке, этим инструментом следовало накалывать плавающие в рассоле огурцы. Огурцы уворачивались, немцы восторженно мычали, огуречница нахваливала товар, рассказывала, что ценители приезжают не только из Москвы, Петербурга и всего Центрального федерального округа, но даже из Объединенных Арабских Эмиратов. Нет, кроме шуток — шейхи обожают соленые суздальские огурцы…
Короче, мы съели по шесть штук каждый и немного устали, и сели на траву, так, по-нашему, по-древнерусски, в ленивой послеобеденной дреме. Захотелось спуститься к воде, упасть в кресло, к самовару…
— Хорошо, — сказала Александра. — Суздаль — хорошо…
Еще бы. Конечно, неплохо. Все что нужно европейской душе — пряники, Гулаг, огурцы, белоснежные сахарные церквушки, близ воды непонятная избушка на курьих ножках, зачем она — не дает ответа…
Я пригляделся и заметил Пятахина, он стоял на середине моста, сосредоточенно плевал в воду и смотрел, что происходит с плевками — клюют ли их прожорливые рыбы? Не рыгал. Странная ассоциация возникла у меня, я вдруг подумал, что раньше Пятахин, наверное, был бы авгуром, ну, если в Древнем Риме. Предсказывал бы судьбу по ослиному помету и по полету птиц, имел бы успех и постоянную клиентуру. Дураки, они хорошо обычно грядущее предчувствуют, я замечал.
Эти мысли мне понравились, и я быстренько записал в таблетку:
«Наблюдая за полетом птиц, известный своими духовными прозрениями поэт Пятахин предсказал проекту добрую дорогу».
Туристический люд
