лица у всех, присутствовавших при сем, оставались вполне серьезны. Отсюда lа conclusion[35]: истинное искусство ни у кого не способно вызвать усмешки.
— —
Некий коллежский секретарь насмерть подавился бумагой, кою почему-то вознамерился проглотить.
Что было в бумаге, так и не удалось установить, однако случай сам по себе, по-моему, забавен.
Проекты указов
О наказаниях
Все прошения об отмене битья офицеров шпицрутенами отклонить!
Прапорщику Карпухину податие такого прошения не командиру полка, а на высочайшее имя вменить как дерзость и увеличить ему наказание с 15 палок до 35.
Якобинский дух в гвардии не терплю и терпеть не намерен!
— —
О представлениях в чины
Поручика Тимонина, подпоручика Сумского… («Боже праведный, сколько ж тут их!»)… и всех прочих из поданного списка офицеров, представленных к очередному повышению в чине, в оном повышении подтверждаю…
«А вот и проглядел! При всеобщей нерадивости надобно самому прочитывать все целиком!»)
…за вычетом поручика Охлобыстина, коего, напротив, понизить до прапорщика.
(«Вот так! Чтобы не ухмылялся в строю!.. А это что еще за диво?! Чтобы капрала, вопреки регламентации, писали с инициалами!.. Хотя… Впрочем… Гм!.. Х.Х. Двоехеров!.. Или Двоехоров? Так понапишут, что не разберешь!.. И все равно презабавно — с двумя «херами» перед эдакой фамилией!.. А вот мы его на два чина повысим: по чину за каждый «хер», забавы для. Не забыть бы после записать в желтую тетрадку..»)
…а также за вычетом капрала Двоехерова, коего произвести не в прапорщики, а в подпоручики.
Прочее
— Слова «свобода» и «клуб» из употребления исключить и из новых лексиконов изъять.
— Танцевать вальс воспретить.
— Чтобы никто не имел бакенбард.
— Не допускать иметь тупей, на лоб опущенный.
— Чтоб кучера и форейторы, ехавши, не кричали. Спрашивать за то с их хозяев.
— Воспретить дамам ношение синих сюртуков с кроеным воротником и белой юбкой. («Больно похоже на якобинский флаг!»)
— Феодосию называть Кафой.
Павел
Из тетради в темно-коричневом переплете,
предназначенной для особо важных ремарок
У Суворова, похоже, совсем плохи дела. Загнан Масеною в Альпы, кои лишь Ганнибал проходил. Может кончиться окончательной конфузией и пленением всего корпуса.
Чем, однако, наш старец не Ганнибал? Вот мы его до Ганнибала и повысим. В генералиссимусы! Неужто и при том оконфузится перед корсиканцем?
— —
Нет, не может сейчас быть в России coup d’etat[36] по примеру 62-го года[37]!
Резоны? S’il vous plait![38] Отец мой был для России немец, я же русский. Отца, судя по всему, не любили, меня же любят. Матушка моя при всех ее выкрутасах была, надобно отдать ей должное, умна, супруга же моя таким умом не обладает, а посему возглавить заговор неспособна.
Александр? Но он также любит меня и вовсе не рвется к престолу, что уже доказал на деле в 96-м году[39]. Правда, иногда осуждает меня за излишнюю крутость в отношении распустившегося за матушкино правление офицерства, но делает это в открытую, заговорщики подобным образом не поступают.
Нет, невозможен сейчас coup d’etat! Истинное рыцарство России со мною, и оно не позволит горстке отщепенцев повторить 62-й! Тут им не Франция!
Славно, что мой взгляд на сей предмет вполне совпадает со взглядом графа Палена. Он истинный рыцарь! А рыцарь рыцаря поддержит всегда.
Не все так скверно, как мерещится порою. Отцу не на кого было и опереться, а у меня хотя бы Пален рядом есть.
* * *
Графу Палену
(зашифровано)
Ваше сиятельство!
Вы сами видите, что сумасшедший, коему место в бедламе, стоит у руля нашего Отечества, и долго это продолжаться не может. Со времен Калигулы история не знает подобного правления, и очень скоро, не сомневаюсь, все это с треском лопнет.
Раскрываюсь перед Вами целиком, ничего не страшась, ибо лучше смерть, чем позор служения шуту, тем более шуту, возомнившему себя рыцарем.
Дворянский дух надломлен, о жалованных вольностях почти начисто забыто. Еще год-другой такого правления — и об истинном дворянстве на Руси можно позабыть. Тогда произойдет кровавая вакханалия по подобию Франции.
Coup d’etat созрел как никогда, еще несколько месяцев — и он перезреет, останется лишь гниль: досада и безнадежность.
Мы теряем своих лучших людей — вероятно, Вы о том наслышаны уже; если так оно будет продолжаться, то все дело рухнет.
Неужели А. все еще колеблется?
Умоляю, подтолкните его, граф! И сами сделайте шаг!
G.
* * *
От Палена
Шаг?! Шаг, вы говорите, князь?! Как не уразумеете, что пока это будет шаг в бездну?!
Покуда моя помощь Вам одна — в добром совете. И совет этот: la patience[40], la patience и еще раз lа patience!
Положитесь на меня, князь! Не перезреет! А когда созреет — я Вам сам скажу!
Посему: la patience!
(«Стар, а тороплив, как неразумное дитя! Они, вишь, созрели!.. А то, что всё должно созреть — неужто нельзя понять?
Всё и все. А. — в первую очередь.
Подтолкнуть его?.. Как бы кто в противную сторону не подтолкнул! Какая-нибудь иная сила, кою ты, князь, по торопливости своей не можешь ощутить.
Подталкиватели, вишь, нашлись!..»)
* * *
— Двоехоров!.. С тебя…
— Да уж… («Эдак ежели каждому магарыч — так и деревеньку, поди, закладывать. А еще ведь и за мундир новый с портняжкой не расплатился…»)
— Но однако ж — сразу на два чина! Кто содействовал, поделись.
— Шпага моя — она и посодействовала. («Ну, может, немец еще — да тебе, Саблуков, о том знать без нужды».)
— Но это ж надо — сразу две звезды! Навроде двух «херов» перед твоей фамилией!
(«Ты б еще про третью звезду — ту, что на ладони — знал! В ней все счастье!.. Ну и в шпаге, конечно. Без нее тоже никак не обошлось. И немца отблагодарить бы надобно — вот уж кому точно причитается магарыч!»)
— Навроде того… Ладно, Саблуков, пойду — караулы проверить надо.
— Э, Двоехоров, а за звезды твои выпьем когда?
— Ну… Вот матушка пришлет из деревни…
— Только не забудь!
— Не забуду ужо… («Шустер ты, братец!»)
Побежал куда-то Саблуков, а Двоехоров проходившего мимо солдата (не гвардеец — стало быть, не из дворян) — по сусалам, по сусалам:
— Как шагаешь?! Как шагаешь, раз-твою?!.
— Виноват, господин подпоручик!..
Вот так-то! Почему и по сусалам заехал — не за шагистику, а чтоб лишний раз услыхать, кто он теперь есть. Господин подпоручик!
