Книга Умная пуля - Фридрих Незнанский

Курбатов, помня о предстоящем походе в ресторанчик, летел к дому в приподнятом настроении. Несмотря на то что зрелище профессора без головы несколько испортило настроение, на аппетите это не сказывалось. Он предвкушал двойное удовольствие от еды и любви. Однако едва открыл дверь, весь подъем куда-то улетучился. В доме творился полнейший бардак. Дашка не только не вымыла посуду, но и не удосужилась застелить постель. Сама же могла мыться через каждые два часа. Вот и сейчас раздавался шум воды из ванной. Курбатов терпеть не мог беспорядка. Он вздохнул, подошел к раковине. «Никакой труд не может унизить человеческое достоинство», — произнес Александр, с ненавистью нанося средство для мытья посуды на губку. Нога во что-то уперлась. Он заглянул под раковину. Там стояло переполненное мусорное ведро. Над ним парили мошки. Он включил воду: «Пусть ей будет стыдно». Наконец душ смолк. Через пару минут в комнате появилась разъяренная Дашка. Она тут же набросилась на него: — Ты что, это специально делал? — Что? — Краны крутил на кухне.

— Я, между прочим, посуду перемыл, — ответил уязвленный Курбатов. — Запомни, когда я в душе, близко к воде не подходи. — Знаешь что я тебе скажу? Сколько не мойся, более неряшливой женщины я на свете не встречал! — Не нравится? Уматывай! — Я пошел. Вернусь через полчаса, и, если не будет идеального порядка, можешь собирать вещи, — произнес Александр, прежде чем хлопнуть дверью. Курбатов решил немного прогуляться, чтобы остыть. По пути ему попался рынок. Он так привык к дальневосточной кухне, что не представлял без нее существования. На Сахалине у него были знакомые продавцы, которые всегда накладывали невероятное ассорти из минимум двух десятков салатов. Названий продуктов, из которых производилось множество блюд, он даже не знал. Здесь, в Москве, также на каждом рынке стояли корейцы. И лотки у них были завалены салатиками, но вкус был не тот. Что могли приготовить люди, никогда не бывавшие на Дальнем Востоке? Он подошел к лотку, выбирая, что бы взять. Взгляд задержался на бамбуке и папоротнике. По привычке тихо задал вопрос: — Хе есть? Лицензию на мясные и рыбные блюда получить было практически невозможно. Поэтому хе понемногу продавали, но не всем, а только понимающим. — Саша? Он поднял глаза. Перед ним стояла кореяночка с огромными раскосыми глазами. На широкой скуле был чуть заметный шрамик в виде миниатюрного крестика. И только он знал историю его происхождения. В груди вдруг всколыхнулась теплая волна. — Света! Светка, ты откуда? — Я два года здесь. — А живешь где? — Тут есть небольшое поселение. Поехали, должны привезти рыбу. Автомобиль пролетел Щелковское шоссе и, свернув вправо сразу после Балашихи, въехал в открывшиеся ворота частного дома. Во дворе в состоянии восточной полудремы сидели люди. К Свете подошел пожилой кореец и негромко что-то спросил на своем языке. Она ответила по-русски: — Это Саша. Сейчас он приготовит такое хе, которого здесь многие не ели. Курбатов усмехнулся. Он знал, о чем говорит эта маленькая бестия. Ведь готовить учил ее отец… Когда молодой зеленый лейтенант юстиции прибыл на остров, он тут же стал жертвой дальневосточного гостеприимства. Гость в Москве — это обыденность, крест, который суждено нести столичным жителям. На Сахалин гости тоже приезжают, но не чаще одного раза в жизни. Поэтому отношение к новому человеку практически такое же, как у индейцев во времена посещения их Христофором Колумбом. На третий день пожирания красной икры под китайскую водку Курбатов неосторожно поинтересовался: — Что это мы все дома, дома? А где знаменитая дальневосточная тайга? Оказалось, слово гостя закон. Через пятнадцать минут три джипа, груженных водкой, скакали наперегонки по грунтовому подобию дороги. Остановились на полянке, вдали от деревьев. Вышедший пожилой азиат, обсосав палец, определил направление и силу ветра. Затем взял косу и выкосил поляну. Тщательно сгреб всю траву. Подпалил. На этом представление не закончилось. Он достал аэрозольные баллончики и обработал место. Это послужило сигналом для начала пикника. К Курбатову подошел старший товарищ и по-дружески объяснил: — Ты это, паря, если помочиться захочешь, в лес не ходи. И в траву не забредай. Просто стань на краю поляны и отлей. — А что такое? — поинтересовался Курбатов, которому как раз это и требовалось. — Клещ свирепствует, — сонно произнес местный житель. Затем, как бы желая успокоить, уточнил: — Правда, кусает лишь каждого третьего. Но и здесь не все так плохо, энцефалитом заболевает только каждый третий из укушенных. Ну и умирают не все, а только один из трех заболевших. — А остальные? — чувствуя, как по ногам с земли начинают карабкаться членистоногие твари, уточнил москвич. — Им хорошо, — довольно кивнул головой собеседник. — В смысле? — Дураками остаются. Предупреждения оказалось достаточно, чтобы испортить весь отдых. Поначалу Курбатов наивно считал, что все монголоиды на острове и есть коренное население нивхи. Однако оказалось, что их численность свелась к нескольким сотням. Зато социальную нишу очень быстро заняли активные корейцы, которых на острове уже было процентов десять. Они оказались умными, не склонными к преступности, трудолюбивыми. Ненависть если и вызывали, то только у пьянчуг и бездельников. Курбатов неожиданно близко сошелся с одной молоденькой девушкой. Внезапно понял восточную красоту. А в постели открыл неведомый мир Азии с ее вековыми традициями. Света познакомила его с отцом. Нравы народа соответствовали природной терпеливости. Ни социальных, ни национальных, ни религиозных либо каких еще предрассудков они не испытывали. Получала дочь удовольствие от этого парня, напоминавшего борца сумо, и прекрасно. Отец даже к нему привязался и учил основным премудростям выживания в тайге. Они вместе ходили в мае за папоротником. Предварительно смастерив рубашки из женских колготок. Затем надевали колготки на ноги поверх брюк, на туловище, на голову. Клещ, обладающий прирожденной способностью цепляться к любой одежде и терпеливо путешествовать, пока не доберется до подмышек, паховой области или места за ухом, такого плода цивилизации, как капрон, вынести не мог. Поэтому, едва попав, скатывался на землю. К июлю он практически исчезал. Тогда Виктор Пак и Александр Курбатов отправлялись на рыбалку, охоту или на поиски мест для медитации. Однажды отец с дочкой, не сказав ни слова, собрались и исчезли. Оставшись без мудрого наставника, Курбатов полюбил ходить в тайгу в одиночку. Выпотрошит, бывало, все нервы, наговорится, устанет как собака, домой придет, наденет камуфляж, сапоги резиновые, ружьишко за спину — и в тайгу. Через полчаса усталости как не бывало. Пробежит километров сорок по бездорожью и домой возвращается уставший физически, но с умиротворенной душой. Тайга словно помогала. Существуют, допустим, три версии. А в лесу поверку природой выдерживает одна. Остальные рассыпаются в прах, настолько нелепыми и надуманными оказываются. Вскоре к прозрениям в тайге настолько привыкли, что пошел слух, будто место он знает тайное, где приходят откровения, и показал его старый шаман. Курбатов не раз, отправляясь в лес, обнаруживал за собой «хвост» из любопытствующих преследователей. Но проследить до конца никому не удалось… Саша подошел к нескольким огромным рыбинам, лежащим на столе. Отогнул жабры, оценил цвет и степень заилистости. Принюхался и выбрал белого амура килограммов на пять. Затем, взяв крюк, изготовленный из электрода, подвесил рыбину на ближайшем дереве. Перебрал несколько ножей. Скептически отложил в сторону. Полез в барсетку и вынул подарок Рюрика работы Анатольича. Подошедший узкоглазый юноша откровенно сморщился и, взяв в руку тяжелый блестящий тесак, произнес: — Рыба разделывается этим. Курбатов посмотрел на парня, сильно прищурившись, словно передразнивая, и, развернув свой нож кверху лезвием, произнес: — Руби! Кореец замахнулся и ударил своим ножом по центру клинка. Его лезвие оказалось прорубленным на сантиметр. На курбатовском же не осталось и следа зазубрин. Наблюдатели встретили шоу аплодисментами. Вдохновленный первым успехом, Курбатов дальше орудовал как артист. Он подрезал вокруг головы и плавников шкуру и снял ее вместе с чешуей, словно чулок. Затем начал срезать тонкие кусочки и бросать их в небольшой тазик. Вскоре от рыбины остался лишь хребет. К этому времени Света принесла зелень, овощи, пряности. Саша нарезал огурцы, помидоры, лук и перец. Затем в трехлитровую банку засыпал рыбу и влил две столовые ложки уксусной эссенции. Подняв банку, принялся, пританцовывая, потряхивать содержимое. Через пятнадцать минут оно в уксусе сварилось и побелело. Тогда туда пошли порезанные овощи, много жгучего перца и вместо соли соевый соус. Несколько мгновений повторного перемешивания — и блюдо готово. Желающие принять участие в дегустации уселись за стол. На нем появились рисовые лепешки и несколько бутылок водки. Водка разливалась по пятидесятиграммовым стаканчикам. Не утруждая себя вставанием, упитанный кореец неопределенного возраста произнес: — Ну за хе! Потребление хе также особый ритуал. Выпивается водка. Затем ожидается, пока алкоголь растечется по жилам и слегка отдаст в голову. После можно брать палочками несколько кусочков блюда. Оно острое и обладает настолько непостижимым вкусовым букетом, что весь эффект, произведенный алкоголем, гасится мгновенно. Затем процедура повторяется. Человечеством еще не придумано блюда, более сочетаемого с водкой. О хе говорят, что оно хорошее, если после того, как кончится водка, из-за стола встаешь более трезвым, чем садился. Несмотря на то что русская душа начинала протестовать против бессмысленного перевода такого ценного продукта, как водка, забыть вкус хе было совершенно невозможно. Саша знавал язвенников, которые потребляли это блюдо килограммами. Курбатов наконец понял, что обрел то, чего так долго искал. Он повернулся к Свете и произнес: — Не замужем? — И даже без парня. — Что так? — Сказать честно? — развернулась она. — Меня никто не ценил так, как ты. А это оказалось очень важно. У нас европейское воспитание, менталитет, привычки, но где-то в глубине вопят азиатские гены. Женщина создана дарить радость мужчине, и, чем он удовлетвореннее, тем она счастливей. Мы начисто лишены понятия «жить в свое удовольствие». Счастье женщины тем сильней, чем сильней ее ценят и любят. — Завтра я заеду за тобой на рынок. Во сколько заканчиваешь? — В восемь, — ответила она, пристально глядя в глаза. — У тебя кто-то есть? — Нет. — Приезжай за мной сегодня сюда когда сможешь… …В состоянии легкого головокружения Курбатов вернулся домой. Как и следовало ожидать, Дашка ни к чему не притронулась. По всей квартире были разбросаны ее вещи. На балконе третий день болтались трусики и лифчики. Она спала, бесстыдно раскинув ноги. Одежды на ней не было. Простынка лишь слегка прикрывала часть животика. «Как же она красива, когда спит! — залюбовавшись, невольно подумал Курбатов. — Ее необходимо погрузить в летаргический сон и выставить на публичное обозрение». Внезапно Дашка проснулась. Очарование сняло как рукой. Потянувшись, уставилась в глаза и произнесла: — У тебя такой зверский взгляд, словно собрался устроить скандал. — Нет. Просто мне надоело. — Что надоело? — Все надоело. Надоели эти разбросанные по всему дому прокладки и трусики, надоел вечный срач на кухне. Я хочу это тело, но оно недоступно! Мы занимаемся любовью, только когда приспичит тебе. — Ты высказался? Мне тоже надоели твои вечные придирки, твое постоянное занудство, твоя невероятная прожорливость и всеядность. Твоя сексуальная ненасытность. Слушай, тебе надо просто найти дуру и жениться. Поверь, их много таких, которые будут испытывать счастье от мытья посуды и стирки твоих носков. А ты сможешь в любой момент пристраиваться сзади и удовлетворять свою похоть. Неужели, Саша, ты так и не понял? Я не та девушка, которая будет гладить твои носовые платки. Я создана для праздника! Мое призвание — дарить радость. Мне тоже надоел этот бардак, но если ты не способен заработать на домработницу, я для тебя слишком дорогая игрушка. Все, я ухожу. — Ну и прекрасно. Вещички помочь собрать? — Нет. Просто подумай, куда ты меня сейчас отвезешь. — Как это? — Я теперь девушка бездомная. Ради тебя ушла от обеспеченной жизни. Боже, ради кого я бросила все! — Ничего, — успокоил ее Курбатов, — девушка с таким талантом быстро найдет достойную замену. — Конечно, я не пропаду. Но мне необходимо несколько дней где-нибудь перекантоваться. Лучше, если это будет интеллигентный, не лишенный вкуса молодой мужчина. — Одевайся. У меня есть на примете старая волосатая лесбиянка. Курбатов побросал вещи Дарьи в автомобиль и повез ее по направлению к дому Поремского. Оставив девушку внизу, Александр поднялся. Позвонил в дверь. Она приоткрылась. — А, Саша! — сказал Владимир. — Случилось что? — Да ничего особенного, — ответил Курбатов. — У тебя кто-нибудь в квартире есть? — Нет. Один как перст. — Ну и отлично. Володька, с тебя пузырь. Помнишь свою просьбу? Я тебе ее дарю. Дверь захлопнулась. Курбатов принялся тарабанить. Снова появилась щель. — Ей всего-то надо переспать пару ночей, — начал объяснять ситуацию Александр. — Не на вокзал же девчонку гнать. Вспомни, как сам приехал в Москву? — Ну посели у себя, — посоветовал Поремский. — Ага, когда там уже другая? — Ладно, веди, но предупреждаю: на две ночи! Курбатов побежал вниз и вернулся с девушкой. Она подняла глаза. — Здрасте! — внезапно произнес Поремский. Дашка нанесла Курбатову удар между ног и бросилась вниз. Поремский выскочил следом. Догнав девицу, Владимир прыгнул. Обхватив ее руками, рухнул на землю. Мгновения ей оказалось достаточно, чтобы впиться зубами ему в нижнюю губу. Несмотря на появившийся солоноватый вкус крови во рту, Поремский объятий не разжимал. Прихрамывая, появился Курбатов. Он замер в недоумении. Повел плечами и удивленно спросил: — Может, объяснишь, в чем дело? — Помнишь, я рассказывал о своих приключениях в лесном лагере, когда из меня пытались сделать мишень «Бегущий кабан»? Была там в банде девица-вампир, — объяснил Поремский. — Это она! — Ах ты, ё..! — Курбатов выматерился. Владимир отпустил девушку и встал. Дашка откинулась назад, показывая свою беззащитность. Следователи подняли и, удерживая за руки, втащили девицу в дом. Курбатов прихватил из автомобиля наручники. Ее приковали за руку к батарее отопления. Вдруг Александр сел, снял ботинок и принялся его осматривать. Поманил молча Поремского и указал на тонкий, аккуратный кольцевидный шов. Поремский уловил. Жучок был вмонтирован в подошву. Он снял обувь, выставил на балкон. Затем произнес: — Ну что, Дашенька? Твои хозяева уже знают, что ты в наших руках? Как они поступают с носителями ценной информации? Два варианта: либо сейчас на крышу вон того дома уже карабкается малолетний снайпер, а тебя мы оставляем напротив окна. Либо мы просто беседуем. Больше червонца не получишь и выйдешь лет через семь еще желанной и помудревшей. — Лучше умереть молодой и красивой, — прозвучал ответ. — Она знает, что мы блефуем, — произнес Владимир. — Конечно, мы сделаем все для того, чтобы защитить твою жизнь. Но ты должна знать: мы сделаем все и для того, чтобы защитить жизни других невинных людей. Прости, но это вынужденный шаг. Чего ты боишься больше всего? Старости и уродства? — Володя, это шанс! — вскрикнул Курбатов. — Таблетки Волобуева! — Правильно мыслишь! — подтвердил догадку Поремский. — Сейчас я девочке все разъясню! Деточка, профессор Волобуев на вашей совести? Не отвечай, я это знаю. Так вот, он занимался разработками в области новых медицинских препаратов. Одним из них была сыворотка против чрезмерного истощения. Один укольчик — и человек каждый день, практически ничего не съедая, набирает два килограмма. Делается она раз в неделю. И похудеть после практически невозможно. — Да, вот фотография. — Курбатов сунул ей под нос фото лежащего в коме предполагаемого убийцы профессора. — Приглядись. Этого юношу ты должна знать. Профессор перед смертью успел вколоть вакцину. — Рыжик… — выдавила изумившаяся Даша. Поремский тем временем принес табурет. Постелил на него газетку. Поставил баночку со спиртом, ватку. Вскрыл упаковку с одноразовым шприцем, достал иголку. Сделав пропил, вскрыл ампулу с новокаином. Во—брал содержимое и выпустил в пузырек. Тщательно размешал. Втянул обратно в шприц. — Саня, подержи, — попросил Поремский, — этого достаточно для прибавки десяти килограммов. С твоим ростом вполне нормально. Появятся небольшие галифе, слегка отвиснет задница и раза в два потолстеют руки. Ничего бесчеловечного я не делаю. Моя совесть чиста. С этими словами он мазнул по руке, смоченной в спирте ватой. Она вдруг забилась и заорала: — Не смей! Я все расскажу! Уроды! — Ну давай. — А сыворотку? — обиженно спросил Курбатов. — Куда? — Я придумал. Мы поймаем тощего кота на улице и вколем ему. Пусть смотрит! — Ладно, спрашивай… — сдалась она. — Тот, узкоглазый, кто он? — задал вопрос Поремский. — Это Атаман. Он долго жил в Китае. В монастыре. Постигал смысл жизни. Он святой, окруженный нами, грязными грешниками. Он нашел способ управлять людьми. Он станет нашим президентом, и страна поднимется из грязи. Он насквозь видит воров и взяточников. Он абсолютно бескорыстен и объявил священную войну тем, кто мешает нам жить. Он сам выносит приговор и приводит его в исполнение. — А как же невинные жертвы? — спросил Курбатов. — Совершенно невинных не бывает. Если человек не способен защитить себя, это его вина. И наказывать за нее необходимо. Люди деградируют, когда перестают испытывать чувство опасности. — Но ты же женщина, — попытался достучаться до нее Поремский, — должна иметь сердце. — Ничего никому я не должна. Я просто плохая девочка. Я порочная, жестокая, циничная штучка. Я попробовала все. Я убивала и не испытывала мук совести! — Что тебе известно по делу Жбановского? — задал вопрос Курбатов. — Академик изобрел новое античеловечное оружие и должен был умереть. — А похищенный у убитого чемоданчик где? — спросил Поремский. — Его передали Маркизу, — ответила Даша. — Имя у него есть, фамилия, где работает? — подсказал Курбатов. — Знаю, что где-то около Думы крутится. — Команда следить за мной от кого поступила? — спросил Курбатов. — От Атамана, — тяжело вздохнула она, взглянув на Курбатова. — Моей задачей было просто распихать «жучки» и исчезнуть, но ты мне понравился своей ненасытностью! — «Жучки» где стоят? — В обуви, галстуке, верхняя пуговица костюма, в телефонной трубке, в мобиле, машине. — Значит, они все слышат? Атаман знает о твоем положении? — забеспокоился Владимир. — Что предпримут? — Думаю, постараются вытащить или убрать. А может, вытащить, чтобы убрать. — Тогда зачем меня в лагерь свой заволокли? — спросил Поремский. — Тебя узнал один. Ты его в ментовку в Шереметьеве сдал. Я тогда силу почувствовала и запала. А обычно тренировка происходит на социально неполноценных членах общества, бомжах, насильниках, сутенерах, зверье. — Там что, сплошные малолетки? — вновь спросил Поремский. — Да. Он находит их на вокзалах и свалках и направляет в эту жестокую жизнь. Многих ничему учить не надо. Они давно прошли все круги ада. Тем более что пробелы закона не позволяют осуждать малолеток. А тому, которого ты взял тогда, — двадцать три. Он уже несколько лет живет не взрослея. — Как найти Атамана? — задал вопрос, задергивая штору, Поремский. — Он всегда сам находит того, кто ему нужен. Если я понадоблюсь, он позвонит прямо сейчас. Раздался звонок мобильного. Курбатов протянул ей телефонную трубку и сел рядом. Она ответила: — Да, учитель. Да. Я все рассказала. Ты же слышал! — … — о чем-то тихо спросил собеседник. — А это не спрашивали. Затем раздался громкий голос, который было слышно даже следователям: — Прощай, моя девочка. В этот миг в голове Поремского мелькнула догадка. Он бросился вперед, чтобы выбить из руки Дашки телефонный аппарат. Раздался оглушительный взрыв. Его отбросило к стене. Из окон вылетели стекла. Комната утонула в дыму. Первым, тряся головой, на четвереньки встал Курбатов. Из левого уха у него бежала тоненькая струйка крови. Затем приподнялся Порем—ский. Он мысленно пробежался по своему телу и удовлетворенно отметил, что все цело. Подошел к замершему над сидящей в углу девушкой Курбатову. Владимир сразу все понял. Глаза ее остались широко раскрытыми, но в них уже не было жизни. Вся левая сторона головы представляла собой рваную рану. Поремский опустил ее веки и отстегнул наручники.