Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
ощущался. Астрид протянула было руку к калитке, но передумала и быстрым шагом двинулась к Хекне. Скоро она нагнала других, кому не хватило места в повозке, проскочила мимо них и побежала вверх, к хутору. Там она шмыгнула на сеновал и достала мешок с газетой и дорожным пледом. Сквозь щели в бревенчатых стенах она видела, что отец и мать пошли в дом, а работники остались распрягать лошадей. Астрид проголодалась, у нее заболела голова, но требовалось сделать это сейчас.
Она не могла разобраться в своем отношении к Каю Швейгорду. На похоронах он был не таким, как обычно, – понукал всех принять новые обычаи, говорил будто от лица Бога. Раньше он казался таким честным и прямодушным. Теперь что-то в нем вызывало отторжение.
Пастор, уже заключивший помолвку с одной девушкой, одалживает дорожное покрывало, принадлежавшее его матери, другой. Собирается строить новую церковь, но сколько Астрид ни осматривалась вокруг, не могла взять в голову, где эту церковь можно возвести. Теперь старую церковь рисует незнакомый художник. Пастор говорит странные вещи. Церковные колокола будут звонить, как звонили. Эта фраза постоянно всплывала в памяти. А еще он придумал предлог, чтобы им встретиться. Ведь одолженное нужно вернуть назад.
Она спрятала плед и газету под шалью и спустилась вниз. От пледа шло тепло, лишнее теперь, по весне, и Астрид подумала вдруг, что так и женщины обходились без мужчин.
Вскоре она уже была в Пасторке.
Два этажа, подвал и чердак. Флагшток, ровные ряды мелко расстеклованных окон. Выбеленное лицо власти и веры в Бутангене. Смерть и конфирмация и крест и крещение. Всем распоряжается Кай Швейгорд.
Он хорошо соответствует этому зданию. Тому, что это здание представляет собой. Как пустынен в зимнее время ждущий весны огород за домом. Нагие ветви старых деревьев, горки снега на изжелта-зеленой траве. Дом словно ждет не дождется, когда тут появится хозяйка.
Ох уж эти мечты. Как чудесно дать им волю. Но самонадеянно, да просто глупо думать, что он может заинтересоваться ею. Да если бы и так, бутангенский пастор не может посвататься к девушке из Бутангена.
Пожалуй, теперь не может. В давние времена мог бы. Хекне оставался во владении их семьи больше четырехсот лет. Жилой дом на хуторе когда-то тоже стоял крепко, просмоленный как положено, на высоком фундаменте, с аккуратно вытесанным гонтом на крыше, и впечатлял куда больше, чем пасторское жилище. Издали хуторские строения еще выглядели ладными, вблизи же было видно, как они расшатались, как неухожены, а серебряных приборов в парадной гостиной на большое торжество не хватило бы.
Сестренки донашивали одежду после Астрид, а у нее самой было только два воскресных наряда, в остальные дни она носила грубые юбки, которые по одной на год выдавались работницам в пасторской усадьбе. Обычно взгляды людей притягивал ее купленный в Лиллехаммере головной платок, ослепительно-белый, с кантом в голубую клетку. Как и многие другие девушки в их местах, она начала носить платок еще до замужества, и он был у нее всегда чисто выстиран и накрахмален. И как платок гордо вздымался над волосами, так и гордость за свой род члены семьи Хекне несли высоко. Говорить ясно и честно, не злословить. Не притеснять арендаторов, принимать приживалов без лишних слов. Вести себя вежливо, никогда никого не унижать. Самое главное наследство, главное величие – верность слову, честное рукопожатие, решимость идти до конца – деньгами не меряется и не утрачивает ценности, пока все до единого в семье Хекне живут достойно.
Расправив плечи, она направилась к главному входу.
Загвоздка в том, как проскочить мимо Маргит Брессум. Крепче зажав плед под мышкой, Астрид, юркнув в боковую дверь, увидела, что старшая горничная стоит к ней спиной на черной кухне, затем бесшумно поднялась по лестнице и осторожно постучала.
Должно быть, он был погружен в свои мысли, потому что, хотя и произнес «войдите», ей показалось, ее появление стало для него неожиданностью. Положив плед на стул возле двери, Астрид сказала, что теперь, с наступлением весны, он ей больше не нужен, а вот и газета для его подшивки, большое спасибо пастору за любезность.
Это слово она выбрала по пути сюда. Любезность. Можно было бы воспользоваться и другими выражениями, поблагодарить за доброту, за доброжелательность, за одолжение или просто-напросто сказать «спасибо», не добавляя ничего. Но ей хотелось найти слово с подковыркой.
* * *
Швейгорд на «любезность» не обратил внимания. Сидел весь серый, слушал невнимательно.
Астрид умолкла. Стены кабинета пастора были окрашены зеленой краской. На одной из них висела в рамке небольшая картина с изображением Иисуса на кресте. Тело какое-то сероватое, глаза воздеты к небу, уголки рта опущены. Мертвые выглядят не так, подумала Астрид. Не так они выглядят.
Она задумалась, приходят ли в голову Швейгорду такие же мысли, когда он устремляет взгляд на распятие. Сомневается ли Кай иногда в том, что вера видит жизнь такой, какая она есть, или он сквозь пальцы смотрит на то, что учение и жизнь расходятся.
Он так ничего и не сказал. Может, слишком резкое слово она выбрала, «любезность»; и так его, видимо, мучает что-то.
– Похороны хорошо прошли, – сказала она. – А молчали люди, поскольку не знали, что надо сказать. А у вас особенно хорошо про ручей получилось.
Швейгорд встал и посмотрел на нее каким-то непонятным взглядом. Потом подошел к окну, выходившему на кладбище. Постоял там и немного расслабился.
– Ну вот, – произнес он, дохнув на быстро, но не надолго запотевшее стекло. – Складывает свои причиндалы. Он для нас человек нужный, но пришлось объяснить ему, что так не подобает.
Астрид осталась стоять у двери, однако вытянула шею, желая разглядеть, что там происходит.
Швейгорд обернулся к ней:
– Он тебе что сказал? Я видел, ты к нему подходила.
Она покачала головой. В окно ей видно было, как незнакомец вешает на плечо мольберт. Закончил рисунок, подумала Астрид, все орнаменты и галереи зарисовал.
– А кто такой этот художник? – спросила она и поплотнее сжала губы, чтобы Швейгорд не учуял запаха камфары.
Швейгорд сжал переносицу пальцами. У Астрид промелькнула смутная догадка о том, что она такое для Кая Швейгорда: нечто вроде сосуда, в который он изливает чувства, в которых ему трудно разобраться.
– Он явился раньше времени, – сказал пастор. – Должен был приехать на четыре недели позже. Я собирался на следующей службе объявить о строительстве новой церкви. А тут вдруг он, со своими карандашами и кистями. И теперь, конечно, поползут всякие слухи.
– Да вообще-то уже, – сказала Астрид, хотя не слышала
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
