папиного рюкзака нож и моток верёвки и вышел из комнаты. От родного запаха родителей тут больше ничего не осталось, только мерзкий, принесенный с улицы запах трупного разложения. Сева с силой закрыл дверь в их комнату. В последний раз, как будто прощаясь.
С обоев его спальни смешные лесные звери смотрели на него как будто с осуждением: зачем ты нас тут бросаешь, Сева? Разве мы были тебе плохими друзьями? Разве мы плохо берегли твой сон? Почему ты уходишь? Сева смотрел на свой маленький кусочек самостоятельной жизни и думал о том, что ему бы хотелось унести в рюкзаке всё. Но всё не влезет. Их фотографии влезли, всё нужное и необходимое тоже, но вот его плюшевая акула из Икеи, которую он обнимал ночами (всё реже и реже), никак не поместится. И его стол, и большинство его книжек, и…
Он не удержался и взял одну с собой. Ощущение того, что в рюкзаке есть книга, делала предстоящее путешествие чуть менее страшным. «Гарри Поттер и Узник Азкабана». Та книжка, в которой у Гарри наконец появилась семья, в которой был добрый, пусть и импульсивный, Сириус, в которой был мудрый Люпин. Пусть это толстая и тяжёлая книжка, Сева потерпит.
Выходя из своей комнаты, дверь он оставил открытой и даже сам не понял, почему.
***
Когда первый испуг прошёл, Ася бросилась к голому мужчине — войдя в магазин, тот просто рухнул на пол и так и лежал первые минуты, не подавая никаких признаков жизни. Ася с трудом подтащила его к кассе, чтобы он мог обо что-то опереться спиной, и поднесла к его губам бутылку с водой.
Не открывая глаз, мужчина пил жадно и быстро. Одной бутылки не хватило.
— Ещё… — прохрипел он.
Ася подала вторую. Он всё ещё держал глаза крепко закрытыми, и лишь добив второй литр воды, открыл их и пристально посмотрел на Асю.
— Я Рома. А…, — он поперхнулся, с непривычки говорить было тяжело. — Ты кто?
— Я Ася. Я тут от зомби прячусь.
— Зомби… Да, они и есть, — Рома перевёл взял с Аси на стеклянную дверь. — Зомбаки. Напарника моего сожрали, я два дня в подъезде прятался, не ел, не пил, думал, подохну там…
От Ромы неприятно пахло и сейчас, когда Асе стало очевидно, что он в порядке и приходит в себя, она сделала пару шагов назад.
— Тут еды и воды достаточно. Бери, что хочешь.
Рома очумело огляделся. Казалось он только сейчас понял, где именно оказался.
— А одежды у тебя случайно нет?
— Не, откуда тут одежда… — Ася развела руки. — Продуктовый. — После недолгих поисков единственное, что Ася сумела найти, был кухонный передник, брошенный за прилавком. Передник прикрывал Ромину наготу, но добавлял ситуации комизма. Тем более, что автомат с плеча Рома снимать категорически отказывался.
— А это что за хуйня?
Он показал пальцем на аккуратно сложенный на стуле Асин костюм. Голова розового Мыша смотрела на Рому с осуждением.
— Сам ты хуйня! Это мой костюм. Я на Арбате работала ростовой куклой, знаешь таких? Мы посетителей в магазины зазываем. Ну и за деньги с туристами фотографируемся.
Рома кивнул. Он поднял «голову» и с интересом повертел её в руках. Ася тихонько продолжила:
— Он меня от смерти спас.
Рома положил «голову» на место и повернулся к ней.
— Как?
— Эти твари не видят почти, только слышать могут и по запахам ориентироваться. В костюме я человеком не пахну, вот и не заметили меня.
— Слепые они. Интересно…
Метафорические шестерёнки в заржавевшем Ромином мозгу начали потихоньку поворачиваться. Костюм, значит, от зомбей защищает. Но костюм один, а их здесь двое.
В отличие от Аси, Рому кофе и полноценный человеческий приём пищи не интересовал. Он с презрением посмотрел на предупакованные бутерброды на прилавке, взял батон, разрезал его поперёк, положил сыра и колбасы из упаковок с нарезкой и начал есть, запивая свой поистине пролетарский бутерброд кефиром.
Ася молча смотрела, как ест голый мужик. В его внешности ничего особо угрожающего не было, напротив — он был мужчиной вполне себе конвенционально привлекательным. Асе такие нравились. Высокий, с голубыми глазами и копной тёмно-русых волос. Прямой нос, волевой, покрытый щетиной, подбородок. Только вот глаза его были прозрачными, как у рыбы — Асе никак не удавалось «считать» в них никакой эмоции, сколько бы она ни пыталась. И вёл он себя так… Наверное, это какая-то национальная черта наша, думала Ася, что мы ментов даже без формы безошибочно угадываем. Даже когда на них из одежды только передник. А ментов Ася, как и все обычные люди, инстинктивно не любила и опасалась.
Рома доел, вытер остатки бутерброда со рта тыльной стороной ладони и поднялся.
— Так. А бухнуть тут у тебя есть?
Бухнуть, разумеется, было, и было в излишке. В отличие от Аси, Рома пил не чтобы расслабиться — сейчас ему хотелось только одного: забыться и отключиться. Он уснул, даже не допив до конца бутылку коньяка, который Рома пил так же, как и кефир — жадно и из горла.
Ася сидела и молча смотрела на храпящего Рому. За окном темнело. Вина Асе больше не хотелось. Ей тоже пришла в голову мысль о том, что их здесь двое, а спасительный костюм — один.
***
На кухне Костя наполнял пустые бутылки из-под колы водой. Он уже упаковал бутерброды.
— А ещё шоколадку нам взял и аптечку сложил! Можешь её к себе положить?
Сева был впечатлён. Он расстегнул маленькую сумочку, которую родители использовали в путешествиях как аптечку. От головы, от живота, бинт, пластырь, йод — вроде бы всё, что им может понадобиться. Костя закрыл бутылки крышками и вытер руки о шорты.
— Пойдём?
— Пойдём.
Костя подошёл к окну и выглянул. Повязка на лице помогала, но даже сквозь неё пробивался настойчивый запах лежалой смерти. Костя вдруг понял, что он к нему постепенно привыкает. Он посмотрел вниз: одно из тел лежало прямо под их окном. Он обернулся к Севе:
— Я пойду рукавицы наши принесу!
— Зачем рукавицы? Лето ж.
— Чтобы руки о верёвку не обжечь, дубина!
И опять Сева с удивлением посмотрел на младшего брата — ну, конечно, как он сам не подумал!
— Ну ты ваще, Кость! Моё уважение.
Костя сделал вид, что пропустил похвалу мимо ушей.
— А ты к чему верёвку привязывать будешь? — спросил он у брата.
— К батарее, тут без вариантов.
— А как?
— Помнишь, меня папа морской узел учил вязать. Вот я его вспомнить пытаюсь.
— А если не вспомнишь?
— Ну тогда двенадцать бантиков завяжу!
Это была папина походная шутка, которую братья много раз слышали, но почему-то сейчас она прозвучала совсем по-новому, и Костя расхохотался. Сева сначала поднял на него удивлённые глаза, а потом тоже захохотал.
Они стояли на кухне и смеялись, и Сева думал, что это ведь был первый раз, когда он смеётся после того, как они потеряли папу и маму. После того, как он увидел мамины мёртвые глаза. И вот они смеются. Значит, они не разучились, значит, ещё в их жизни будет смех…
Сева отлично справился с узлом, проверил — как учил папа — что получился именно «морской», а не «тёщин» — это когда неправильно перекидываешь концы верёвки и узел развязывается, стоит только потянуть. Всё было надёжно, как швейцарские часы.
Они сбросили рюкзаки вниз, Сева перелез через подоконник и начал аккуратно спускаться по верёвке. Костя с волнением следил за братом, высунувшись из окна практически по пояс.
Сева старался не спеша менять хват рук —
