тебя, — сказал я, закуривая сигарету и предлагая женщине. — Такая заботливость, даже оторопь берет.
— Не говори о нем плохо. Это подло. Он хороший и несчастный человек, — сказала строго Эстелла, беря сигарету. — Давай пройдемся немного. Здесь есть очень красивый собор.
Мы поднимались к собору по длинной лестнице, которой, казалось конца не будет и которая вела как бы в небо…
Собор был очень старый, темный и мрачный. Может быть, соборы и должны быть такими… Только слишком уж сильный контраст получается, когда попадешь сюда с яркого солнца.
— Тут очень толстые стены, — сказала Эстелла. — Во время войны здесь укрывались от налетов. Считалось, что авиационные бомбы не смогут разрушить это сооружение.
— Здесь же не было войны, — сказал я. — В двадцатом веке ни одна страна не нападала на Испанию.
— Ну да, для таких вещей необязательно иметь внешнего врага, — объяснила женщина: — Этот город бомбили войска Франко. Тут было очень сильное сопротивление путчистам. Вот они и бомбили мирное население.
Через полчаса мы выехали из Жероны. Фигерас был уже недалеко.
Эстелла сидела рядом со мной, она хорошо водила машину. Я все время чувствовал ее присутствие рядом. Вернее, не рядом, а вместе со мной. Мне казалось, что я все время ощущаю тепло ее тела. Оно на самом деле было очень жарким…
Музей мне не понравился. Наверное, я все же не такой сумасшедший, как предполагала Эстелла. Или русские писатели отличаются от испанских. Не знаю… Приятно было походить по странным залам со странными картинами без табличек, когда ничего не понятно… Приятно было посмотреть на толпы потных и толстых туристов из всех стран мира… Еще приятнее было забыть о неприятных моментах сегодняшней ночи. И о том, что в полицейском морге лежит на холодном мраморном или оцинкованном столе голое тело человека с разбитой головой. Он прилетел сюда на самолете для того, чтобы вернуться на родину в гробу. Чтобы его убил тут неизвестно кто…
Скорее всего никто так и не узнает, кто это сделал. Кому захотелось отнять жизнь у несчастного охранника пьяного миллионера из России…
Так я думал, когда бродил за руку с Эстеллой по залам музея Сальвадора Дали. Вскоре мы выехали обратно. Дорога домой была быстрее чем в первый раз.
— О чем ты думаешь? — спросила меня Эстелла, увидев, что я надолго замолчал.
— О том, что благодаря твоему мужу мы сможем провести с тобой еще одну ночь. И о том, что, может быть, она станет для нас последней ночью вдвоем, — сказал я. — Твой муж строит какие корабли — военные или гражданские?
— Военные, — ответила женщина, закусив губу. — В том то и дело.
— Да здравствует военно-морской флот Испании, — сказал я. — Благодаря укреплению его мощи твой муж задерживается на службе и не спешит выручать свою жену из неприятностей.
— Он спешит, — сказала Эстелла резким голосом. — Он очень спешит. Просто от неприятностей нужно избавиться разом. От всех.
— Их так много? — спросил я. Мне казалось, что Эстелла преувеличивает. Любят эти женщины «нагнать туману»…
— Достаточно, — ответила Эстелла. — Ведь не случайно я с самого начала выяснила у тебя, кто ты такой. И познакомилась только после того, как уверилась, что ты — не испанец. А вообще турист даже не из Европы, а из России.
— Россия — это и есть Европа, — ответил я, уязвленный.
— Может быть, — засмеялась Эстелла. — Может быть, это вы так считаете. Вообще же в мире известно, что граница между Европой и Азией проходит по горам Карпатам и разделяет на две половинки Польшу. Так что все, что восточнее Польши — уж точно Азия.
Надо сказать, довольно спорное утверждение. А о том, насколько оно для нас противное, я уж не говорю…
Хотя, конечно, очень может быть… Когда я теперь хожу по петербургским толкучкам и рынкам, стою в очередях к плохо освещенным киоскам и езжу в троллейбусе, я иногда думаю о том, что, может быть, Эстелла была не так уж неправа насчет границы на Карпатах…
Потому что мечты наши остаются мечтами, а реалии не переделаешь.
— А почему ты не стала бы знакомиться с соотечественником? — спросил я.
— Потому что меня преследуют, — ответила Эстелла.
— Ты знаешь, честно говоря, я как-то давно уже об этом догадался, — с иронией ответил я. — Еще ночью, когда голый сражался с двумя какими-то типами, имевшими на тебя виды, я понял, что тут что-то не так. Но ты ведь не хочешь мне ничего рассказать.
— Останови машину, — сказала Эстелла. — И я расскажу тебе все. Лучше сделать это тут, на дороге, чем в отеле. Там нам могут помешать. Остановись.
Я подъехал к обочине, но Эстелла беспокойно оглянулась и сказала:
— Нет, здесь не нужно, конечно. Там впереди должен быть пост гражданской гвардии. Давай подъедем и остановимся рядом.
— Ты так боишься? — спросил я, хотя, естественно понимал, что у Эстеллы были все основания для того, чтобы бояться.
— Ты же сам знаешь, — ответила она. — Мы ничем не помешаем посту, а просто остановимся рядом. Вот и все. Так будет безопаснее.
Пост гражданской гвардии состоял из троих амбалов в защитной форме, с лицами, красными от загара, и с автоматами наперевес… Джип их стоял демонстративно посреди дороги, а сами они — на обочине, внимательно следя за проезжающими машинами. Вид довольно устрашающий, гораздо страшнее наших патрульных милиционеров.
— Я никогда не думал, что в Испании такая высокая преступность, — сказал я, подруливая к обочине в ста метрах от солдат.
— При чем тут преступность? — пожала плечами Эстелла. — Преступность у нас небольшая. Это — меры против террористов. И только здесь — в Каталонии. Ну, еще там, где баски, но это далеко.
— А почему? — не понял я.
— Об этом потом, — отрезала Эстелла. — Сейчас я хочу рассказать тебе наконец, отчего я так странно себя веду. И почему ночью случилось это вторжение. Ты наверное, подумал, что я — проститутка, и это явились мои сутенеры? Признайся, ты ведь подумал именно так?
— Должен тебя разочаровать, Эстелла, — сказал я. — Так я не подумал. Просто потому что ты совершенно не похожа на проститутку. Хоть я и не так много проституток видел, но все же я писатель. А как сказал один наш знаменитый деятель — «Писатель — инженер человеческих душ». Так что…
— На самом деле все очень страшно, — сказала Эстеллы. — Ты просто не понимаешь, во что мог «влипнуть» благодаря мне. Это — страшные люди. Наверное, мне на роду написано втравлять мужчин, которые меня любят, в неприятности.
Она помолчала и добавила:
— Мне очень страшно одной. Особенно по
