сказала, что это не его дело, и все же…
— Прекрати. — Ее глаза все еще были прикованы к пейзажу.
— Прекратить что?
— Перестань так на меня смотреть.
— Я не смотрю на тебя, как на что-то особенное.
— Разве? — Теперь она повернулась к нему, сдвинув брови. — Значит, ты меня не осуждаешь?
— Если ты думаешь, что я осуждаю тебя, то это наводит на мысль, что у меня есть на то причины.
Она покачала головой, ее губы дрогнули, когда она подцепила вилкой еще салата.
— Я понимаю, что тебе сейчас тяжело, — мягко заметил он, — ты не в состоянии придерживаться своего режима тренировок и…
— И откуда тебе это знать, если я тебя почти не вижу?
— Я знаю, Кэтрин.
— Что? — резко усмехнулась она. — У тебя повсюду установлены камеры наблюдения? Это что, не остров, а хорошо охраняемая крепость и ты используешь мониторы в кабинете, чтобы следить за передвижениями на острове?
— Прекрати уклоняться от ответов.
— И не думала. — Кэтрин опустила вилку. — Хотя ты прав. Я не хочу обсуждать мои тренировки и пристрастия в еде. Я бы предпочла поговорить о тебе, о Фло, о том, что ты скоро станешь дядей, о возможности твоего визита в Англию.
Его сердце сжалось. Как быстро она перешла в наступление.
— Мы договорились не обсуждать это, — строго произнес он.
— Мы договорились не говорить о многих вещах, и я считаю, что моя диета выходит за рамки дозволенного.
— Твоя диета неразумна.
Ее щеки вспыхнули, отсутствие макияжа сделало румянец более заметным, и он невольно залюбовался ее красивым лицом.
— Моя диета логична. Если я не тренируюсь, я сокращаю количество потребляемых калорий.
— Одно дело — уменьшить порции, и совсем другое — отказ от еды. Ты медленно приближаешься к последнему.
— Я сейчас ем.
— Только потому, что я заставил тебя.
— Ты вдохновил меня. Ты ничего не можешь заставить меня сделать против моей воли.
Он немного расслабился.
— Хорошо… но ты не можешь отрицать, что любишь хлеб Доротеи, и один кусочек тебе не повредит.
— Мгновение на губах, целая жизнь на бедрах, — произнесла Кэтрин нараспев.
— А теперь ты говоришь как твоя мать.
Она мгновенно побледнела.
— Эй. — Он нахмурился. — Я пошутил.
— Нет, ты не шутил.
— Ну, она все время тебе это повторяла, — пытался оправдаться он.
— Да, и в какой-то степени она была права.
— Почему она была права? Почему ты так сильно об этом беспокоишься?
— Почему спрашиваешь? Ведь ты знаешь, чем я зарабатываю на жизнь.
— А как насчет ЗОЖ? Я думал, что сейчас это в моде.
— Это Голливуд, Аларик, он никогда не изменится.
— Это произойдет, если люди в Голливуде изменятся.
Она долго смотрела на него, и он начал думать, что достучался до нее, что-то изменил.
— Как бы то ни было, мне все равно нужно надеть дизайнерское платье на премьеру фильма через месяц. Если я поправлюсь хоть на сто граммов, я в него не влезу.
— Так купи новое платье, ты можешь себе это позволить.
— Все не так просто, — выдавила она со смехом. — Ты знаешь, насколько востребованы топовые модельеры? У них заказы расписаны на месяцы вперед. Платье не создается в последнюю минуту.
Он пожал плечами:
— Твои поклонники, пресса, они хотят видеть тебя, а не платье. Какая разница, какой дизайнер его создаст, кроме того факта, что вы кладете деньги в их карманы и рекламируете их имя? Ты могла бы заказать платье у неизвестного дизайнера и помочь ему подняться, вместо того чтобы набивать карманы одних и тех же.
Она склонила голову набок.
— Эта идея мне нравится, но все же… даже неизвестный не создает наряд в последнюю минуту.
— Тогда надень что-нибудь с вешалки.
Еще один сдавленный смешок.
— Ни в коем случае.
— Почему?
— Ты действительно не понимаешь?
— О, я понимаю. В конечном счете, все зависит оттого, как человек выглядит.
— В Голливуде — да. Но не для меня.
— Ну конечно. — Он резко усмехнулся. — А ты и Голливуд — это две разные сущности.
— Так и есть. Но ты, похоже, передергиваешь мои слова.
— Ты прекрасна, Кэтрин.
— Ну вот! — Она ткнула в него пальцем. — Теперь ты просто доказываешь мою точку зрения!
— Нет, это не так.
— Именно так! Говоришь, что я красивая. Это дается нелегко. Я усердно работаю, чтобы поддерживать себя в форме. Я отказываю себе в еде, которая мне нравится, я тренируюсь, я… я…
Она замолчала, а Аларик продолжил:
— Ты прекрасна внутри, Кэтрин.
Она издевательски усмехнулась:
— Это клише с бородой.
— Клише? — Вот она и попалась. — А кто убеждал меня на днях, что шрамы на лице ничего не значат, а важен мой внутренний мир?
Кэтрин открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба.
— Или я неправильно тебя понял?
— Конечно нет, — мягко сказала она, складывая руки на коленях. — Я имела в виду все, что сказала.
— Точно так же, как я говорил правду той ночью в постели.
Кэтрин молча смотрела на море, переваривая услышанное.
А потом она опустила взгляд на тарелку с ломтиком хлеба и взяла его.
— Он действительно выглядит чудесно.
— Тебе не обязательно его есть, — заверил ее Аларик. — Я просто не хотел, чтобы ты лишала себя чего-то, потому что думаешь, что это каким-то образом пойдет против тебя.
Она тихо рассмеялась.
— В конце концов, это всего лишь кусок хлеба.
— Эй, это не просто хлеб. Доротея спустится сюда со скалкой, если услышит такое.
Он подвинул ей небольшую плошку с оливковым маслом и бальзамическим уксусом и наблюдал, как она обмакивает хлеб и, причмокнув от удовольствия, отправляет его в рот. Кэтрин прожевала хлеб, поймала пальцем капельку с подбородка и слизнула ее.
— Но ты знаешь, что это значит?
Он был так захвачен движением ее пальца, ее губ, что ему потребовалась секунда, чтобы осознать, что она сказала.
— Что? — переспросил он.
— Ты должен поговорить со мной о доме.
Он тихо выругался. Теперь вот и сам попался.
— К счастью, у нас еще много дней впереди, — пробормотал он.
— Это ты хочешь сказать, что тебе надоело прятаться?
Он натянуто улыбнулся:
— На самом деле у меня нет выбора, если я хочу убедиться, что ты не станешь перетруждать ногу и будешь правильно питаться.
— А… — Она оторвала кусочек хлеба и отправила его в рот, ее фиалковые глаза светились. — Хорошо.
У него потеплело на душе, и он заговорщически улыбнулся.
— Я начинаю думать, что ты действительно сделала это нарочно.
— Ты никогда не узнаешь, Аларик… В конце концов, я хорошая актриса.
Он чуть было не взглянул на ее лодыжку, чтобы убедиться, что на ней определенно был синяк,
