откомандировал к нему в дивизион двух молодых снайперов. Они прибыли вечером, почистили и проверили свои винтовки с оптическими прицелами, ознакомились с местностью по карте, а перед рассветом в сопровождении разведчиков отправились на опасный промысел. Вечером они вернулись радостные, сияющие. Немецкого снайпера им удалось убить в тот момент, когда он сделал выстрел по нарочно выставленной на НП негодной стереотрубе.
Артиллеристы от души поздравляли удачливых стрелков-пехотинцев. Сержант Крючков произнес даже по этому случаю довольно цветистую речь. Восхваляя взаимодействие различных родов войск, он несколько раз упомянул «царицу полей» и «бога войны», причем в конце, дабы пехотинцы не возгордились, намекнул все же на превосходство артиллерии.
Но радость оказалась преждевременной. Немецкий стрелок так скоро поплатился жизнью только потому, что привык к безнаказанности на этом участке переднего края. Его коллеги стали вести себя хитрее и осторожнее. И все последующие дни не принесли успеха дружкам-пехотинцам. На пятый день они не вернулись вечером, как обычно. Разведчики, высланные командиром дивизиона узнать, в чем дело, не доходя до того места, где должны были находиться наши стрелки, повстречали одного из них. Он шел, согнувшись под тяжестью ноши: нес на спине тяжело раненного товарища и две винтовки, свою и его.
Вражеский снайпер, опытный волк, перехитрил их.
Костромин и Беловодская дожидались возвращения разведчиков. Когда они прибыли и осторожно положили на траву раненого бойца, Беловодская нагнулась над ним, пощупала пульс.
— В землянку, быстро! — отрывисто приказала она.
Бойцы, подняв за углы плащ-палатку, на которой неподвижно лежал раненый, внесли его в землянку первой батареи. Здесь, кроме дневального у входа, никого не было. Шла раздача ужина, и солдаты предпочитали есть на вольном воздухе, у орудий.
Раненый был без сознания. При свете коптилки входное отверстие пули выглядело невинно: темно-красное пятнышко на груди, у левого соска, немного запекшейся крови — и все. Но Беловодская, не отрывая руки от пульса бойца, поморщилась. Раненого осторожно перевернули вниз лицом. Гимнастерка на спине была сухой, без единого пятнышка: пуля застряла внутри.
— Странно, — проговорил капитан, который стоял рядом. — Так бывает, когда пуля на излете, а ведь тут — прицельный выстрел…
Беловодская нащупала в левом кармане гимнастерки бойца что-то твердое. Металлический портсигар. На его хромированной поверхности, почти в центре, светилась пробоина. Все стало ясно.
Беловодская тихо сказала:
— Сейчас пулю достать не смогу.
Стараясь прощупать пульс раненого и глядя куда-то в угол, она добавила еще тише:
— Да это и бесполезно.
Боец, не приходя в сознание, умер в тот момент, когда она делала ему укол.
Беловодская медленно поднялась с колен, вялым движением опустила руку со шприцем. С иглы свисла янтарная капля, помедлив, сорвалась и, сверкнув, упала на пол.
— Умер? — спросил осиротевший напарник, и голос его дрогнул. В каждой руке он держал по винтовке с оптическим прицелом. Сказал хрипло: — Неделю есть-пить не буду, а выслежу гадюку!
Разведчики, стоявшие поодаль, сочувственно смотрели на осиротевшего снайпера.
Капитан коротко распорядился, и все ушли, унеся с собой умершего.
— Товарищ боец, — окликнул капитан дружка погибшего, который уходил последним, — оставьте винтовки здесь, поужинайте и идите отдыхать. До моего распоряжения на «охоту» не выходить.
— А как же… — начал было боец, но капитан оборвал его:
— Вам понятно?
— Слушаюсь.
Капитан взглянул на него, сказал мягко:
— Горячиться в вашем деле нельзя. Отдохни, успокойся. А мы тебе напарника добудем.
Боец ушел. Капитан присел на скамейку, закурил и задумался. Легко сказать: «добудем». Опять просить помощи в соседних полках? Там самим снайперы нужны до зарезу. Но и нельзя оставлять в постоянном напряжении наблюдательные пункты. Именно теперь, когда наблюдения и разведку надо усилить.
Придется все-таки просить — может, даже штаб дивизии. Дивизион сформирован недавно, и нет вины в том, что не подготовили снайперов своими силами. Без того дел много, да и кто бы их стал обучать? Никто из офицеров не знает этого дела…
Капитан вздрогнул от лязга винтовочного затвора. Оглянулся. Только теперь увидел, что, кроме него, в землянке была Беловодская. Она сидела в углу на табуретке и осматривала снайперскую винтовку, оставленную бойцом. Капитан не заметил, вернулась ли она или не выходила вместе со всеми.
Почувствовав на себе взгляд Костромина, Беловодская подняла глаза. Не выпуская из рук винтовки, как бы продолжая уже начатый разговор, спросила:
— А что, если мне попробовать, товарищ капитан?
— Что попробовать?
— Выследить того молодчика.
Капитан даже не удивился. Потом, когда до него, наконец, дошел смысл ее слов, он, подавив раздражение, проговорил:
— Если бы вы сказали это в другое, более подходящее время, я принял бы ваши слова за шутку.
— Да, для шуток время неподходящее, — поспешно согласилась она.
— Нет, что вы говорите? — невесело усмехнулся капитан. — Врач вдруг возьмет винтовку и пойдет охотиться на снайперов. — Он не удержался, добавил: — Не на ворон, а на снайперов!
Беловодская чуть побледнела. Она встала, осторожно поставила винтовку в угол.
Глядя в глаза Костромину, сказала:
— Извините, но мне показалось, что именно теперь я могла бы помочь вам. В пехотном полку я служила в снайперском подразделении. — Откинув назад висевшую через плечо санитарную сумку, она проговорила быстро: — И ворон на моем счету нет. Зато есть девятнадцать гитлеровцев, из них четыре снайпера…
Капитан согнал со своего лица удивление, досаду и любопытство — все сразу. Сказал спокойно, почти с безразличием:
— Я не знал этого. Ваше личное дело осталось в санбате.
Он бросил недокуренную, потухшую папиросу в пустую консервную банку.
Беловодская села на скамейку, спросила настойчиво:
— Так разрешите, товарищ капитан?
— Нет, конечно.
— Почему?
— Хотя бы потому, что я не имею на это права. Если с вами что-нибудь случится, что тогда?
Тягостное чувство, которое Костромин пережил при виде умиравшего солдата, охватило его с новой силой. Он сказал устало:
— Оставим этот разговор, Юлия Андреевна. Вы должны понять, что это невозможно.
— Да, я поняла, — заговорила Беловодская с горечью. — Теперь всюду порядок. А тогда, перед зачислением в полк, спросили только, нет ли шоферов и трактористов. Другими профессиями не интересовались. И получилось неплохо… Ведь я стала медиком в мирное время, а теперь: «Смерть немецким оккупантам!», кажется, ясно? На моем счету девятнадцать фашистов, а может быть, было бы сто… Разве это меньше, чем труд врача?
Она сделала паузу, вздохнула. Продолжала спокойней:
— Гораздо позже моя студенческая зачетная книжка попала старшине. Он отнес ее комиссару. Присвоили медицинское звание. И вот служу. — Она спросила неожиданно: — Вот вы… хотели бы вы сейчас работать инженером-строителем?
— Как это? Где?
— Где — неважно. На Урале, в Сибири.
— На Урале и в
