распорядители Гильдии не только рассчитались с исполнителями, щедро добавив сверх оговоренной суммы, но и закатили впечатляющее празднество для всех воинов Альбузара. К невероятному удивлению Траверса, его откровенно непутевый предок наотрез оказывался от выпивки, предпочитая цеплять двузубой серебряной вилкой лучшую пищу на столе. Эта вилка, которую в Ральфа швырнул разъяренный отец, наравне с доспехами выступала единственным материальным напоминанием о доме и годах беззаботного благоденствия, оказавшихся не бесконечными. К счастью, омерзительная история, рассказанная «Коротконогим» накануне выступления в поход не повторилась, посему утреннее пробуждение Ральфа прошло без коричневых отпечатков ладоней на стенах. Рота выдвинулась на юг — «зимовку» Вольта предпочитал проводить среди бесконечных свар Вольных Городов, ведь его крупный отряд всегда с готовностью брали на временную службу местные владыки, называемые также Олигархами.
Ральф впервые в жизни видел безумно далекие Стесанные Горы — еще одно неискоренимое свидетельство странной и неподвластной человеческому уму работы Богов прошлого. Словно колоссальным зубилом и напильником Создатели мира стесали склоны гор, превратив их в ровную наклонную поверхность, протянувшуюся местами на десятки километров. Невысокая горная гряда, вздыбливающая Западную Равнину, скрывала за собой богатые, а также негостеприимные земли Горных Чаш и Сейерланда. Родители сумели дать Ральфу определенное образование, и он в целом представлял мироустройство Твердыни, хотя за жизнь видел куда больше белых женских задниц и горловину кувшина с вином, нежели чужие веси. Альбузар пребывал в приподнятом настроении, ибо вел роту в богатый Дентар, где для его опытных и зарекомендовавших себя воинов уже была приготовлена работа. Местные владыки непрестанно конфликтовали за различные прибыльные объекты хозяйства, обильно разбросанные по щедрой поверхности равнины. Безусловно, олигархи содержали личные армии в несколько сотен человек, способные по уровню подготовки потягаться с отрядом Вольты, однако многие из них с распростертыми объятьями принимали на срочные контракты крупные роты, ведомые проверенными лидерами.
С этих пор Траверс, равно как и Ральф, потеряли счет дням — более того, невольный пришелец из будущего стал растворяться в течение чужой жизни, с каждым рассветом все сильнее походившей на собственную. Тяжесть прошлого, каменным монументом водруженная на чело и мысли Ральфа, стала давить куда заметнее, стоило Вейссеру решить проблемы физического выживания на обозримое время вперед. Альбузар полностью устраивал его в качестве командира, а бережное и ответственное отношение Вольты к членам роты являлось редкостью среди коллег в этом опасном ремесле. Как только отряд оказался расквартирован в небольшом, но удивительно чистом и светлом городе, Траверс заметил, что его предок не может видеть свое отражение в любом источнике, будь то зеркало, спокойная гладь чистой воды, или богатый глянец полированных лат. Порой, это принимало гротескные формы, и Ральф избегал бритья, опустив густую русую бороду. Случалось, что соратники прямо говорили ему о необходимости подстричься — в противном случае Вейссер игнорировал цирюльника. Как и подавляющее большинство кондотьеров, северянин предпочитал самую простую и удобную под шлемом короткую стрижку, причем Траверс был полностью солидарен с предком в данном вопросе. Вайс, являясь человеком из сытого и безопасного будущего, тем не менее, всегда с немалой долей подозрительного скепсиса относился к мужчинам-современникам, уделявшим своим пышным прическам слишком много внимания. По мнению Траверса, равно как и дейнезианцев, волосы служили сугубо утилитарной цели, приравниваясь к функциональной одежде.
В Ральфе изменилось не только отношение к своему внешнему виду — казалось, мужчина пытался внутренне очиститься от той грязи, в которой он старательно вывалял душу, глубоко втерев в нее остатки порока. Теперь эти следы виднелись, словно черные дуги, спрессованные под ногтями простолюдина. С того момента, как рота Альбузара покинула Кельдофф, Вейссер ни разу не притронулся к алкоголю, также его некогда жадный до женского тела взгляд не распалялся, коснувшись плавных изгибов бедер куртизанок. Ральф избегал мучительного одиночества всеми возможными способами, погрузившись в тренировки. Высокий и сильный уроженец благополучного Вейтендайля ожидаемо стал едва ли не лучшим бойцом отряда, отчего предусмотрительный держатель роты вновь повысил ставку его содержания — Альбузар умел ценить действительно толковых солдат. За время, проведенное среди бурлящего котла мелких противоречий между Вольными Городами, кондотьер, закованный в блестящие латы и сжимающий обеими руками огромный боевой «нож», стал одной из визитных карточек роты Альбузара. Одновременно с этим Ральф страстно желал загладить проступки прошлого, ибо исправить их было невозможно. Мужчина твердо решил больше не ломать жизни окружающих, но напротив, пытаться сохранить их. Правда, учитывая особенности выбранной профессии, сделать это представлялось лишь одним способом — Ральф стал тренером, натаскивавшим менее опытных воинов, что позволяло значительно сократить потери. Жажда вернуться на прежний уровень существования, наполненный бездумно сожженным родительским богатством и впустую спущенными силами, оставила Вейссера, убрав узловатые пальцы с его горла. Ральф поразительно легко расстался с амбициями прошлого, кои ныне казались нелепыми и чужеродными. Северянина даже стали посещать мысли о том, чтобы завести крепкую семью — теперь его иссеченная и усмиренная гордыня могла позволить Ральфу слушать и слышать другого человека. Вырвавшись из липких пут блуда, Вейссер удивился, насколько в Дентаре много честных и приятных глазу горожанок, которые, правда, всячески избегали якшаться с наемниками, справедливо не питая доверия к подобной публике. Траверс же удивился, насколько заметно благоприятные условия городской жизни сказываются на сроке жизни мужчин и внешности женщин, расстающихся с красотой куда позже измотанных непрестанным трудом селянок.
«Работы» на равнине хватало, однако специфика боевых действий заметно отличалась от таковых на севере. Ральф долго подбирал подходящее слово, что наиболее емко могло описать его впечатления, и таковым словом стала… доброжелательность. При очередном разговоре с Вольтой, тот, с присущей экспрессией и цинизмом объяснил Ральфу, почему на равнине сложился вышеупомянутый стиль сражений:
— Слушай, Вейссер, ну ты сам подумай. Вот, ты наемник, работа у тебя такая. А твой враг на сегодня — такой же парень на такой же работе. Учитывая, как олигархи переманивают друг у друга отряды, через неделю вы с этим парнем, может, будете в одном строю хальбердами махать или копьями тыкать. Поэтому здесь все так… чисто, что-ли. Есть какое-то взаимоуважение между солдатами и командирами. Мол, пусть сегодня мы выиграли бой, но никого особо не преследуем, не добиваем — только самых тяжелых, чтоб не мучились лишнего… Обозы не грабим, никаких надругательств или казней, как в этом замке ебучем… А все потому, что завтра ведь наш отряд точно также может бой слить, и никто оставшихся не перережет, как курей. Это у вас там, на севере, готовы друг другу зубами глотки повырывать, когда древки поломаете, а здесь не так. И мне тут нравится! Я вообще думаю
