class="p1">В конечном счете Гринберг не видит большой разницы между демократическими и тоталитарными режимами в том, что касается их отношения к авангарду. И те и другие принимают массовый вкус, дабы создать иллюзию культурного единства между правящими элитами и широким населением. Современные элиты не стремятся выработать свой, собственно «элитарный», вкус, поскольку не желают обнаруживать свое культурное отличие от масс и без надобности их раздражать. Вследствие эстетического самоотречения современных правящих классов всякое «серьезное искусство» лишается поддержки. В этом отношении Гринберг согласен с консервативными критиками современности, такими как Освальд Шпенглер и Томас Стернз Элиот, – и действительно, характерные для них темы и идеи постоянно возникают в его текстах. Согласно этим и близким им авторам, современность ведет к культурной гомогенизации европейского общества. Правящие классы начинают мыслить практически, прагматически и технически. Они больше не желают тратить время и силы на созерцание, самообразование и эстетический опыт. Именно этот культурный упадок прежних правящих элит в особенности беспокоит Гринберга, и в конце своей статьи он выражает более чем неопределенную надежду на победу интернационального социализма, которая не столько породит новую культуру, сколько «сохранит ту живую культуру, какая у нас сейчас есть». Странным и одновременно весьма поучительным образом эти последние слова «Авангарда и китча» напоминают основной принцип сталинской культурной политики, повторявшийся бессчетное множество раз в советских публикациях того же периода: роль пролетариата состоит не в том, чтобы создать некую новую культуру, а в том, чтобы перенять и сохранить лучшее из того, что уже есть в мировой культуре, потому что буржуазия предала это наследие, покорившись фашистскому режиму и оказывая поддержку декадентскому, разрушительному, элитарному авангарду. Понимание Гринбергом искусства в техническом плане не сильно отличается от знаменитого сталинского определения писателей и художников как инженеров человеческих душ.
«Элитарная» позиция Гринберга вызвала немало нареканий со стороны западных левых – особенно в послевоенный период. Критики отмечали, что Гринберг игнорирует освободительное, революционное измерение авангарда. Разумеется, у них были на это основания. Но не следует забывать, что, связывая авангардное искусство с высоким искусством прошлого, Гринберг одновременно нашел нового врага авангарда, а именно китч. Гринберг радикально сместил авангард, деисторизовав оппозицию между авангардом и неавангардом. Взамен оппозиции между искусством прошлого и искусством будущего он установил оппозицию между высоким и низким искусством в рамках современной, актуальной культуры. Согласно традиционной исторической схеме, авангард представляет собой художественную манифестацию современности – подобно Ренессансу, барокко, классицизму или романтизму как художественных манифестаций предшествующих исторических эпох. И нет никаких сомнений, что представители европейского авангарда разделяли такое представление. Гринберг и сам в начале статьи говорит об историческом сознании как предпосылке возникновения авангарда, одновременно отмечая, что последовательность исторических художественных формаций игнорирует народное искусство и описывает только историю искусства правящего класса. В современную же эпоху, считает Гринберг, обходить вниманием художественный вкус масс уже нельзя. Следовательно, нельзя игнорировать и китч как художественную манифестацию этого массового вкуса. Конфликт между разными историческими формациями замещается здесь классовым конфликтом в рамках одной исторической формации – современного капитализма. Подлинным достижением «Авангарда и китча» является не гринберговская теория авангарда, а его открытие китча как специфической художественной формации. В лучших марксистских традициях Гринберг привлекает внимание к искусству угнетенных классов и делает его центральным элементом своего анализа культуры – пусть даже его эстетическое отношение к этому искусству остается крайне негативным. Недаром «Авангард и китч» послужил исходной точкой для анализа культурной индустрии, предпринятого Адорно и Хоркхаймером в их «Диалектике Просвещения». Даже сегодня наше понимание массовой культуры многим обязано «Авангарду и китчу», поскольку в его основе по-прежнему лежит оппозиция между массовой культурой и «высоким» авангардным искусством.
Конечно, Гринберг был не первым автором, отреагировавшим на распространение современной массовой культуры. Но до него эта культура в основном понималась как собрание пережитков искусства прежних эпох, которые исчезли бы под влиянием авангардного искусства, если бы оно создало новый художественный стиль, охвативший всё общество. Представители европейского авангарда верили, что исчезновение этих пережитков неизбежно, ибо законы художественной эволюции тесно связаны с законами эволюции технической и социальной. Гринберг же в своей статье, напротив, доказывает, что китч – вовсе не пережиток былых эпох, а абсолютно современный феномен – по сути столь же современный, как и сам авангард. Китч, по Гринбергу, отражает вкус современных масс, которые именно поэтому предпочитают его искусству прошлого. Китч следует рассматривать как продукт новой техники и нового общественного порядка даже в большей степени, чем авангард, поскольку авангард по-прежнему анализирует шедевры прошлого, вместо того чтобы просто использовать их, как это делает китч. В сущности, Гринберг весьма пессимистически оценивает исторические перспективы авангарда, который, по его наблюдениям, всё в большей степени подвергается экономическому и политическому искоренению, как и высокое искусство прошлого. В то же время Гринберг весьма оптимистически оценивает будущее китча, который понимается им как всё более успешный – хотя и крайне неприятный и даже отвратительный – соперник авангарда. Однако китч и авангард слишком не похожи друг на друга с точки зрения своих целей и стратегий, чтобы вступить в прямое соперничество. Китч вытесняет традиционное искусство, тогда как авангард его просто анализирует. Идентифицировав китч как специфическое художественное явление, Гринберг фактически указал путь новому авангарду, который стал анализировать китч, подобно тому как исторический авангард анализировал искусство прошлого. Можно сказать, что без открытия Гринбергом китча как особой эстетической и художественной сферы были бы невозможны поп-арт, концептуальное искусство и различные формы институциональной критики – несмотря на то, что их представители постоянно критиковали Гринберга, равно как и на то, что сам Гринберг не одобрял эти практики. В сущности, китч выступает для Гринберга единственной подлинной эстетической манифестацией нашей современности – подлинным наследником традиционного искусства. Авангард же в его понимании играет роль аналитического и критического интерпретатора великого искусства прошлого. В качестве следующего шага можно было лишь применить этот аналитический подход уже не к традиционному искусству, а к его легитимному наследнику, то есть к китчу. Недаром этот критический подход к массовой культуре, или китчу, часто упрекают (опять же прибегая для этого к аргументам, заимствованным у Гринберга) как элитарный и отражающий высокомерную, антидемократическую позицию правящей буржуазии.
Однако, даже согласившись с Гринбергом, что авангард означает вовсе не инновативный, креативный и профетический разрыв с искусством прошлого, а всего лишь его технический анализ, всё же трудно поверить, что такой технико-аналитический подход отражает эстетический вкус правящих классов. Очевидно, что правящие элиты интересует не производство искусства, а лишь его потребление, даже если они обладают более утонченным вкусом, чем массы. Определение авангарда у Гринберга ставит это искусство за рамки любой эстетической оценки – популярной или элитарной. Согласно
