уже вовсе даже не выполняют никаких функций, но и не отваливаются. Может, это из-за того, что мы вознеслись над эволюцией? Вернее, мы её остановили, бесконечно воспроизводя новые тела по образу и подобию себя самих. Но раз так — в нашей же власти создать новые поколения более совершенными, лишёнными всех этих… этих…
Он вдруг нахмурился, вглядываясь в формулу.
— Он безнадёжен! — воскликнула Нилли, ловким прыжком становясь на ноги. — Лекция о прикладной заднице!
— Заткнись, животное! — воскликнул Айк.
— Сейчас я тебе врежу и буду гордиться последующим Наказанием, — весело предупредила Нилли.
Она как раз начала делать резкие повороты, и каждое движение выглядело так, как будто действительно могло закончиться мощным ударом.
— Всё то, о чём ты говоришь, не имеет никакого смысла, ты отстала от жизни на миллиард световых лет! — Айк вскочил и ткнул пальцем в консоль. — Эта формула может работать иначе. Здесь нужно лишь изменить константы. Какого хрена никому не приходило в голову поменять константы?! Срань, мы живём среди безумцев. Собирайтесь, пошли. Фу, Нилли, сходи в душ, от тебя разит, как от мёртвого стаффа!
Он швырнул консоль в мою капсулу.
— Куда пошли? — Я подняла консоль и спрятала её в биополе. — Что ты придумал?
— В восьмом отсеке — таинство, — сказал Айк. — Подумал, вам будет любопытно. Шевелитесь уже!
Мы с Нилли переглянулись.
— Я быстро, — сказала она и, схватив полотенце, выскользнула за дверь.
* * *
Таинство, несмотря на столь говорящее название, ни от кого не скрывалось. О нём просто не говорили громко, вот и всё. Считалось, что придут лишь те, кому нужно. Им сама Музыка подскажет, когда и куда нужно прийти.
В нашем случае вестником музыки послужил неугомонный Айк. Он без толку шатался по станции, пока случайно не увидел процедуру подготовки к таинству. И, как настоящий друг, тут же помчался за мной и Нилли.
И вот мы в маленьком, по меркам станции, пятиугольном зале. Помимо нас здесь лишь несколько незнакомых служащих в форме, которой я не умею прочесть. Это ведь большая станция, и учат здесь не только на созидателей.
В центре зала — пятиугольный каменный стол. Я изумлённо таращилась на него. Каменный стол! Из цельного куска. Как, зачем, почему?..
А потом вспомнила формулы, над которыми билась последние недели, и устыдилась собственной глупости.
Энергия может превратиться в любую материю, если её направит воля созидателя, достаточно искушённого в своём деле. Так почему бы и не появиться каменному столу? Здесь, в Безграничье, вес и материал не имеют особого значения.
На столе стояла — или, может, это была часть стола? — каменная купель, повторяющая его форму.
Не было никакого распорядителя, никто не отдавал приказов. Всё происходило тихо и… красиво.
Беззвучно, медленно, с разных сторон к столу приблизились пятеро облачённых в длинные белые одежды. Господствующие ментомы их аур тоже были белыми в этот момент. Я знала, что таинству предшествуют длительные сеансы очищения и медитации, ведь только совершенно чистое намерение пятерых может создать жизнь.
Каждый нёс в руках глиняный кувшин.
И первый, вытянув руки, начал лить воду в купель.
— Из хаоса и безумия сотворим мы разум, — тихо сказал он, — чтобы тебе отличить себя от других и найти своё место в мире.
Вторая подняла кувшин и присоединила свою струю, и её голос подхватил ритуальные слова:
— Из пустоты червоточин, да явится душа, чтобы слышать великую Музыку и петь в унисон с нею.
— Из безвольной стихии призовём дух, — сказала третья, — чтобы вёл тебя к цели и не дал отступиться.
Четвёртая заговорила таким тонким голосом, что я вздрогнула. Девочка, кажется, была моложе меня:
— Из грязи земной, из чистой воды явится плоть, чтобы служить трём первым вместилищем.
Пятый тоже был мужчиной, и его голос звучал глухо, слова были едва различимы, но я знала их наизусть и сама мысленно произносила вместе с ним:
— Из тишины изначальной да грянет Музыка творения, что объединит всё в единое целое, и да будет так.
Опустошив кувшины, они поставили их на пол и погрузили руки в купель. Там, в воде, переплелись их пальцы. И Музыка — настоящая Музыка вселенной! — вдруг зазвучала громко и радостно, оглушительно, заставляя кровь кипеть в венах, а голову — кружиться.
Свет родился в купели, разгорелся, и стало казаться, что всё, кроме него, есть тьма. Только эта крохотная звёздочка, одна во всей вселенной, была светом. Имела право так называться.
И она становилась всё ярче, а музыка — громче. И музыка была светом, а свет — музыкой, а кроме них не стало ничего.
Но всё было — музыкой и светом. Энергией и гармонией. В этом невероятном потоке растворилась и я сама. С радостью, со страстью бросилась я в него, как в бурную реку. Пусть несёт меня далеко-далеко, пусть впадёт в океан, и я впаду вместе с нею, и я буду — океаном…
Но вот в эту безупречную гармонию ворвалось что-то атональное, аритмичное.
Крик ребёнка.
Свет пропал как-то вдруг. Тёмной и жалкой кельей стал казаться пятиугольный зал станции. Десять вытянутых рук держали над купелью это — маленькое, верещащее, сучащее крохотными ручками и ножками, секунду назад вовсе не существовавшее нигде и никогда.
— Надо было сказать им, чтобы попробовали создать ребёнка без задницы…
— Айк, заткнись нахрен!
— Да я молчу, молчу…
Эти шепотки что-то переполнили во мне, и я, развернувшись, бросилась прочь из зала.
Чувство было сродни тошноте. Пока ещё я держала белую ментому, но надолго ли меня хватит? Из меня рвалось наружу слишком многое, и нужно было куда-то спрятаться, чтобы выплеснуть всё, и чтобы никто не заметил.
Я влетела в пустующий по случаю позднего часа спортзал, остановилась и, услышав шипение герметично закрывшейся за мной двери, издала оглушительный визг. Я визжала так долго, что сама удивилась краешком сознания: неужели мои лёгкие вмещают столько воздуха?
А потом рухнула на гравитационную скамью и, закрыв пальцами лицо, заплакала.
Я слишком громко рыдала, не слыша ничего вокруг. И не думала, что вселенная позволит кому-то нарушить моё уединение в столь важный для меня миг.
Вселенная позволила.
— Ты не должна этого стыдиться.
Я дёрнулась, вскинула голову и увидела стоящего напротив Виллара. Он дышал тяжело — видно, бежал вслед за мной.
— Зачем?! — крикнула я.
А он шагнул ближе, и рука
